Е.В.Малых. Обнаженная фигура. Факультет живописи. V курс. Бумага, перо, тушь. 38х45 см. Руководитель А.Л.Королев. 1986

     О рисунке пером, как об отдельном жанре, я впервые узнал еще в период обучения в художественном училище, на лекциях по истории искусств. Просматривая репродукции с произведений выдающихся мастеров отечественного и зарубежного изобразительного искусства в книгах и художественных альбомах, я восхищался этими шедеврами.

     Они пробудили во мне желание самому попробовать поработать в этой технике. Ведь материалы, применяемые при работе над перовым рисунком, самые простые: перо, бумага и тушь. Тем не менее, перейти от слов к делу оказалось не так-то просто. Выполнение задачи требовало максимальной сосредоточенности и внимательности, хотя сам рисунок должен был создавать впечатление своего рода, импровизации, живой зарисовки. Все же, кое-что получилось удачно. Это окрылило меня.

     Тогда же я узнал, что не только стальные перья использовались в рисунках: рисование пером имеет свою интересную историю. Еще в Древнем Египте использовали тростниковые перья и кисти для письма и рисования на свитках папируса. Медное перо, относящееся к 79 году нашей, эры было найдено в Помпеях.

     Мой следующий опыт в рисовании пером, я приобрел, уже обучаясь в мастерской народного художника СССР, академика А. А. Мыльникова. Под руководством профессора А.Л. Королева, который тогда преподавал рисунок, студенты IV курса нашей мастерской выполняли задание по рисованию обнаженной мужской фигуры. Надо сказать, что до этого мы посещали залы Научной Библиотеки Академии художеств с целью изучения графического наследия старых мастеров. Библиотека обладает большим собранием факсимильных репродукций. Сам Александр Леонидович был большим поклонником рисунков мастеров эпохи Возрождения, особенно Микеланджело, и эту высочайшую культуру рисунка он старался передать нам. Он считал, что перо, как инструмент, дисциплинирует глаз. Линия должна быть предельно точной, т.к. ее потом нельзя удалить резинкой.

     В то же время, при обучении студентов, практикуется и другой подход к заданию. Тем из них, у кого рука недостаточно натренирована, предлагается сделать предварительный рисунок карандашом. Затем карандашные линии нужно обвести тушью. В современных рисунках пером используются любые ручки и перья – от традиционных, которые вставляются в рукоятку до ручек с механизмов заправки, фломастеров, шариковых и гелевых ручек. Но при таком подходе теряется ощущение свежести, непосредственности и импровизации в рисунке. Есть примеры поисков точных пропорций и объемов и у классиков мирового искусства. Такие «непопадания» мы видим у Микеланджело: т.е. эти линии поиска органично входят в вязь рисунка, обогащая его и делая более интересным. Известен факт, что для рисования античных скульптур очень часто Микеланджело использовал перо. При этом перо мы воспринимаем у него не только как инструмент для рисования, но и как резец у скульптора: мастер штрихом и линией «вырубал» форму в пространстве.

     Программа архитектурно факультета включает в себя задание по перовому рисунку фигуры. Оно проводится на IV курсе во II семестре. Его с удовольствием готовы выполнить многие студенты, это для них, своего рода, задание на внимательность, а наиболее успешным студентам преподаватели советуют не делать предварительный рисунок карандашом, а начинать и завершать его в перовом исполнении. Помимо того, что будущий архитектор должен обладать большими знаниями в области строительства и архитектурного проектирования, ему необходимы и художественные навыки, чтобы привнести эстетические элементы в их архитектурные эскизы и проекты. Владение техникой перового рисунка, несомненно, помогает формированию четкой и изящной линии, которая обогащает архитектурную графику. В процессе обучения художественным дисциплинам студенты выполняют различные задания, изучая особенности применения техник и материалов.

   Каждая задача диктует свой выбор выразительных средств. Великолепные возможности в этом плане дает летняя художественная практика на архитектурном факультете после III курса. Преподаватели помогают студентам подобрать правильный материал. Рисунок пером как нельзя лучше подходит для изображения фактуры стволов деревьев, вязи чугунных решеток, а также утрат на старых архитектурных объектах: разрушенных кирпичных стен, обветренного пористого камня, щелей и трещин в каменной кладке. Сочетание в графических работах различных материалов дает новые возможности в создании художественного образа. Очень часто при изображении теней используются кисть, сырой соус, сепия или акварель.

Но, в этом случае, тени становятся более плотными, «глухими». Если же тени набираются штрихом без тональной подкладки, то они более легкие и прозрачные.

     Я всегда восхищался архитектурными рисунками эпохи Возрождения. Выполненные в разных техниках, они привлекают внимание не своими размерами и грандиозностью идей, а живостью, трепетностью, и изяществом, за которыми стоит большое мастерство. Это делает, казалось бы, обычный архитектурный эскиз самостоятельным произведением искусства.

     В наше время мы имеем большие возможности в приобретении инструментов для рисования, и редко кто теперь пользуется в перовом рисунке гусиным пером. В какой-то, степени, как атрибут прошлого рассматривается и стальное перо. Прочное место на рынке канцелярских товаров занимают чернильные ручки с резервуаром для наполнения чернилами, шариковые и гелевые ручки, фломастеры. Но, все-таки, традиционное перо, пусть не совсем удобное по современным понятиям, но с большими возможностями в создании живой линии, толщину которой можно легко варьировать путем разной силы нажима, имеет неоспоримые преимущества. По сравнению, например, с рисунками, выполненными шариковой или гелевой ручками, которые кажутся лишь добросовестно сделанным упражнением, эти рисунки полны жизни, они завораживают.

В последнее время на ежесеместровых выставках учебных работ студентов

архитектурного факультета, встречается все больше интересных перовых рисунков. По многочисленным признаниям самих студентов, которые выполняют задания по интерьерной практике, а также на пленэре, есть много интересных мест и моментов, для изображения которых наилучшим образом подойдет именно техника рисунка пером. Хотелось бы, чтобы этот энтузиазм не угасал, а творческий труд в стенах института приносил бы его студентам больше интересных открытий, новых впечатлений, выразительных и заслуживающих внимания работ.

.

К вопросу о российско-финских художественных связях
II половины XIX века

Среди финских художников, чья учеба была в той или иной степени связана с Санкт-Петербургской академией художеств, Юхо Риссанен занимает особое место. Несмотря на то, что он проучился в Академии в мастерской И.Е.Репина небольшой период времени (с декабря 1897 по май 1898 года), его пребывание в стенах Академии явилось одновременно и важным этапом в развитии и формировании этого художника как мастера, и в то же время стало одним из самых интересных явлений в истории российско-финских культурных связей.
Сама по себе личность Юхо Риссанена как художника и как человека представляет огромный интерес, привлекает внимание своей творческой энергией и чисто человеческой незаурядностью. Даже при первом поверхностном знакомстве с биографией художника, напрашивается мысль о том, насколько увлекательна и интересна его жизнь, что канва ее событий с полным основанием может стать основой для сценария художественного фильма о человеке незаурядном, одержимом большой созидательной идеей, независимом, идущем своим творческим путем.
Поэтому, наверное, несправедливо то, что в трудах наших искусствоведов, посвященных финскому искусству и его «золотому веку» в частности, имя Юхо Риссанена и его работы, упоминаются среди картин других художников как бы через запятую, на них не акцентируется внимание. Единственная отличительная черта в его творчестве, отмеченная всеми – это то, что художник изображал в своих картинах представителей народа, обычных людей. Но простых людей изображал в своих полотнах не только Риссанен. Обычные финские крестьяне, рабочие становились героями полотен и Альберта Эдельфельта, и Ээро Ярнефельта, и даже у Хуго Симберга, дети, несущие раненого ангела в его одноименной картине – это дети простых рабочих. Обращение к народу, его эпосу, истории своей страны – одна из характерных черт искусства II половины XIX начала XX века – периода роста национального самосознания, расцвета культуры и искусства Финляндии. Народная тема проходит через все творчество Юхо Риссанена, претерпевает свою эволюцию, художник в течение всей своей творческой жизни находится в непрерывном поиске наиболее ярких средств образного выражения, поиске ярких и синтетических народных образов. Финский народ становится частью его я, и он сам становится неотделим от этого народа, поскольку вышел из народа, из беднейших его слоев. Его биография полностью определяет его творчество. В трактовке образов простых людей Риссанен был далек от красивости и идеализма художников, которые работали в русле идей национал-романтизма. Он более беспристрастен в показе народных характеров.
Юхо Риссанен родился в 1873 году в Куопио, в семье рабочего и служанки. Очень рано лишился отца, чьим основным пороком было пьянство, который умер по пути домой, направляясь после очередной пирушки, замерзнув по дороге. Триптих Риссанена «Воспоминания детства» (Художественный музей, Будапешт), как будто воскрешает в памяти страшные подробности этого момента своей жизни.
Лишившись отца, он рано узнал нужду и рано вынужден был зарабатывать себе на жизнь. Первые шаги в его художественном образовании были связаны с живописной мастерской художника Виктора Берга, где он не только учился, но и жил, был подмастерьем у своего учителя. Одновременно юный Риссанен учится и заканчивает воскресную ремесленную школу в Куопио (1888-1890), а также начальную школу кустарных промыслов (1890-1892). В1892-1893 году он отправляется в поездку по центральной и юго-западной Финляндии в поисках работы, которую он получает в Тампере в мастерской Р.Экберга. В 1894 году он получает квалификацию профессионального домашнего художника. В 1895 году он приезжает в Хельсинки, работает в мастерской Хассельгрена и Лоофа, поступает в Центральную школу прикладного искусства (высшую школу кустарных промыслов), что позволяет ему специализироваться в качестве декоратора. В 1896 году Риссанен решает начать систематическое обучение изобразительному искусству. Он поступает в Рисовальную школу Финского художественного общества. Там он обучается у известной художниицы Хелен Шерфбек. Здесь он впервые знакомится с творчеством выдающихся старых мастеров. Особое влияние на него оказывают работы Ганса Гольбейна, который оказал также огромное влияние и на саму Хелен Шерфбек – его наставницу. Но Риссанену не суждено было учиться дальше в рисовальной школе в Хельсинки. Через несколько месяцев он был оттуда исключен т.к. «он был не в состоянии соответствовать нормальному порядку и укладу школы».1
Художник вынужден был опять думать о заработке и о том, где раздобыть средства для дальнейшего своего обучения, кого просить о финансовой поддержке. Работу он находит, находит также и человека, который финансировал его образование. Риссанен создает иллюстрации для различных периодических изданий (юмористический журнал, детский христианский ежегодник). А финансовую поддержку он обретает в Хельсинки у промышленника Антти Пойхоонена. Устроив, таким образом, свои дела Риссанен продолжает обучение в рисовальной школе Финского художественного общества, но уже в Турку, у не менее известного в Финляндии художника, Виктора Вестерхолма.
Но амбициозному молодому человеку этого было не достаточно. Его творческому потенциалу необходим был выход. И из провинции он устремляется в столицу огромной Российской империи – Петербург. Тогда, как это ни парадоксально звучит сейчас, для многих финнов Петербург был своеобразным окном в Европу. Около 24000 финнов проживало тогда в российской столице. Это были люди самых разных профессий и социального положения – от печников до фрейлин его императорского величества.
Естественно, на первое место встал вопрос о нахождении средств на обучение. В октябре-ноябре Риссанен приезжает в Петербург, узнать об условиях приема в Академию художеств. Он берет ссуду в банке. Одним из двух его поручителей становится Й.Ф.Г.Аминофф – губернатор провинции Куопио. Также ему помогли с финансами известный художник Фердинанд фон Вригт и консул Биргер Халлман.
Как уже было сказано, пребывание в Петербурге и обучение в Академии художеств было для Риссанена важным этапом творческого становления. Во-первых, если оценивать все его художественное образование, то оно носит фрагментарный характер. Те финские художники, которые его обучали (Хелен Шерфбек, Виктор Вестерхолм, Альберт Гебхардт), или чье творчество оказало на него влияние (Альберт Эдельфельт) учились в Париже и Дюссельдорфе. Санкт-Петербургская Императорская академия художеств, хотя в целом в системе преподавания и претерпела некоторые изменения (изменился состав студентов, преподавателей, характер постановок, композиционных заданий, сама обстановка учебного заведения стала более демократичной), — несмотря на это она была учреждением консервативным – оплотом государственной политики в области культуры и художественного образования. Разрабатывая темы текущих учебных заданий или дипломных композиций, художники большее внимание уделяли современной жизни, а в трактовке исторических тем отошли от преимущественного предпочтения композиций из античной истории и мифологии – все же Академия оставалась учреждением со строгим порядком и укладом, где давалась очень серьезная профессиональная подготовка для будущего художника, все же студентам этого учебного заведения приходилось часто подавлять свою индивидуальность в угоду учебным требованиям.
Перед тем, как отправиться в Петербург, Риссанен советовался с Альбертом Эдельфельтом насчет своей дальнейшей учебы. Он колебался, куда поехать. Помимо Петербурга у Риссанена была мысль отправиться в Стокгольм. Эдельфельт, как истинный патриот финского искусства, не советовал никуда не ехать, мотивируя это тем, что в Финляндии есть своя художественная школа. Он высказал мысль о том, не продолжить ли Риссанену обучение в рисовальной школе Финского художественного общества в Хельсинки. Но Риссанену было неудобно туда возвращаться, т.к. он уже был оттуда исключен. Причина его исключения показалась Эдельфельту несерьезной (Риссанен заснул в классе у Хелен Шерфбек). Он обещал написать в Турку Виктору Вестерхольму, чтобы в местной рисовальной школе приняли Риссанена. Он с удовольствием провел там недолгое время своей учебы, но все равно вспоминал Хелен Шерфбек, и мечтал вернуться к ней в мастерскую. К тому же, друзья Риссанена, убедили его в том, что все-таки ему необходима учеба за границей. Нашлись также и средства.
Перед поездкой в С.Петербург Риссанен посетил Альберта Эдельфельта в Порвоо, и сказал ему, что все-таки решил отправиться в Россию учиться у Репина. Маэстро пожурил молодого художника, он сказал ему, что он тоже такой упрямец, как и все жители провинции Саво, он все же написал рекомендательное письмо к Репину.
При всем недостатке классического художественного образования у Риссанена, он пришел в Академию человеком с уже сложившимися взглядами на жизнь и эстетическими воззрениями. Сохранились два письма Юхо Риссанена к Фердинанду фон Вригту1. Одно из них датировано ноябрем 1897 года. В нем художник описывает впечатления от прибытия в Петербург, от самого города, а также об обустройстве на новом месте и решении своих бытовых проблем. Будущий студент Академии художеств, прибыв поездом с Финляндского вокзала, отправился искать себе жилье. Он снял комнату в квартире, где проживала польская семья, недалеко от Академии художеств. Она находилась по адресу: 14-я линия, дом 57, квартира, 3. Жилье ему в целом понравилось, хотя комната была довольно холодной. После того, как он устроил свои проблемы с квартирой, он отправился смотреть сам город. Большое впечатление на него произвел Невский проспект с его блестящей архитектурой, и не менее блестящей публикой, гуляющей по нему. Особенное внимание молодой путешественник обратил на богато и со вкусом одетых дам. После решения бытовых вопросов, на первый план выдвинулись задачи другого порядка. Первое — это непосредственная организация своей учебы в Академии художеств. Риссанен имел при себе рекомендательное письмо от Финского художественного общества, которое он собирался показать самому Репину. И здесь немалую роль сыграл все тот же Альберт Эдельфельт. К этому времени этот блестящий финский живописец, который был своеобразным маяком для многих своих земляков-художников, успел утвердить себя в Петербурге, завести нужные знакомства в деловом мире и мире искусства. Молодой талант из Финляндии был представлен самому Сергею Дягилеву, который проявлял большой интерес к скандинавскому искусству, впоследствии при его содействии было организовано несколько выставок финских и русских художников. Дягилеву понравились работы молодого художника. Следующий этап – знакомство с Репиным. Мастер оценил незаурядность картин Риссанена и оригинальность его дарования и дал согласие взять к себе в мастерскую на старшие курсы. Но при этом, Репин отметил, что необходимо выполнять учебные задания, которые делали все студенты. Это были Анатомические рисунки, а также рисование и живопись живой модели с натуры. И еще одну важную формальность необходимо было выполнить Юхо Риссанену – получить разрешение на свое обучение от вице-президента Академии художеств, графа И.И. Толстого. С этим особых проблем не возникло. Толстой оказался благосклонен к молодому финну, всецело доверяясь мнению И.Е.Репина.1
Второе письмо Риссанена к Фердинанду фон Вригту было написано в декабре 1897 года. В нем он рассказывает о начале учебы у Репина. По общему тону письма, видно, что молодой художник воодушевлен всем тем новым, с которым ему пришлось столкнуться и познакомиться в Академии. Расписание занятий было традиционным в Академии. Студенты писали обнаженную натуру, а также одетые фигуры. В этот день Репин обходил студентов, помогал им советом, делал им замечания по ходу работы. Работа Риссанена понравилась мастеру. Затем студенты писали живописную постановку одетой фигуры. Это была женская модель, в красивом голубом платье. По словам Риссанена, Репин был очень веселый и доброжелательный человек, и что было особенно приятно молодому финскому художнику, немного говорил по-фински. Это было очень важно молодого финна, т.к. он совсем не знал русского языка. Репин посоветовал обратиться к Анне Липпонен, финской студентке, которая училась на младших курсах Академии, и которая знала русский язык. Репину нравилось, как работает Риссанен, а похвала и одобрение такого замечательного художника способствовали развитию трудолюбия ученика.
Живя в Петербурге, Риссанен совершенствовал свое мастерство не только в стенах Академии художеств. Он часто посещал Эрмитаж, где изучал творчество старых мастеров, копировал их работы, и что самое главное, покупал репродукции с произведений классиков. Эта коллекция репродукций, начало которой было положено в северной столице, потом разрослась до очень больших размеров – количество фотографий и открыток достигло нескольких тысяч. Здесь, у нас в городе, в Академии художеств, в Эрмитаже Риссанену была дана путевка в большую творческую жизнь, отсюда, с полученными знаниями он вернулся в Финляндию, а затем в Европу и Америку.
Риссанен учился старательно, и вскоре был награжден месячной премией в 25 рублей от императорской кассы помощи финским студентам в С.- Петербурге. Понемногу он начал осваивать и русский язык, который изучал с Марти Бергом, работавшим в государственном секретариате финского министерства и госпожой Урсин. Впоследствии он сменил квартиру. С 14-й линии, он переехал на Итальянскую улицу, где в доме № 15, снимал квартиру № 3 с финским студентом-юристом.
В Петербурге Риссанен увидел много нового для себя. Его жизнь была насыщенной и интересной. Он стремился узнать как можно больше. У студентов Академии были специальные карточки – наподобие современных студенческих билетов, которые им давали право бесплатно посещать музеи и театры. Был такой курьезный случай. Однажды гуляя по Невскому проспекту, у Екатерининского сада, Риссанен увидел православного священника. Он очень заинтересовался колоритным внешним видом нашего батюшки и очень долго следовал за ним. Батюшка обратил на это внимание, а через некоторое время обратился к ближайшему городовому. Тот попросил у удивленного финна документы, и когда увидел эту карточку, да еще с подписью великого князя и И.Е. Репина, а, также узнав, в чем дело, сам снял фуражку и поклонился Риссанену.
Был и другой случай. Увидев башню городской думы на Невском проспекте, Риссанен решил на нее взобраться, во что бы то ни стало и посмотреть сверху на город. Его тут же забрали в полицейский участок. С большим трудом Риссанен объяснил, что хотел посмотреть, какой большой Петербург. При этом полицейские были поражены, каким честным и открытым взглядом он на них смотрел. Потом они сами провели его на эту башню. Риссанен не терял даром ни одной минуты. Он сделал много этюдов берегов Невы, различных зарисовок. Потом эти материалы использовал у себя в Финляндии.

Но Риссанен не остался в Петербурге заканчивать академический курс. Осенью и зимой 1897-1898 гг. он очень много болел. И, хотя внешне он выглядел очень крепким и физически сильным человеком, сказалось его тяжелое детство, когда он много голодал, и много работал. Врачи посоветовали ему уехать домой в Финляндию, т.к. там более здоровый климат. Репин был очень огорчен тем, что потерял такого талантливого, самобытного и старательного ученика.
Самое главное – что вынес Риссанен из пребывания в России – это передовые демократические идеи, в частности идеи Льва Толстого о народном просвещении, это общение с людьми, которые дали ему большой творческий заряд. Это пребывание в России укрепило его желание выйти со своим искусством на мировой уровень. И вот этот выход на мировой уровень Риссанен видит в развитии финского искусства, развития и понимания своего творчества, как творчества финского художника, как путь к мировым вершинам, через развитие национальных черт в своем искусстве.
В дальнейшей своей жизни Риссанену пришлось много путешествовать, переезжать с места на место. И в ходе этих путешествий он старался постоянно учиться вбирать в свое творчество что-то новое, искать единственно верную форму для выражения своего идеала, которым наполнено его искусство. В Италии он изучает технику фресковой живописи на примерах мастеров Возрождения. Ему были близки та мера обобщения, тот возвышенный образный строй, те чистота линии, выверенность композиции, ясность и законченность образов, т. е. те черты, которые были характерны для классиков Ренессанса.
Во Франции, где он живет во второй половине 20-х – первой половине 30-х годов он сближается с Морисом Дени и художниками его круга. Ему интересны символика его живописи и обобщенность его образов. В то же время он был далек от авангардных течений, характерных для изобразительного искусства первой половины XX века (кубизма, экспрессионизма и других модернистских течений).
Главная тема его искусства – изображение простого человека. Выходец из народа, он любит его и старается показать во всем его многообразии через отдельные сцены из его жизни и через отдельных персонажей. В то же время его искусство далеко от повествовательности и прямолинейной обличительности. Художник бывает и лириком (
«Старик Истолайнен», «Девочка», «Старуха», «Девушка, сидящая у моря»), и бытописателем («Мужчина, греющий ногу у очага», «Торговля часами», «Гадалка», «Народная целительница»), он мог создавать и в живописи и во фреске поистине монументальные по своему звучанию работы («Женщина, просеивающая зерно», («Женщина, ткущая ленту», фрески «Кузнецы», «Строители»). Путь к будущему благосостоянию народа – Риссанен видел в развитии его национальной культуры. А основа любой национальной культуры – язык ее народа. В те времена, в Финляндии большинство интеллигенции, а там более, людей высшего общества, разговаривали и писали в основном на шведском языке. Риссанен принципиально не хотел его изучать. В частности, письма к Альберту Эдельфельту писал только на финском языке, и тот вынужден был ему отвечать также на финском, хотя и свободно говорил по-шведски, и его род имел шведские аристократические корни.
Несмотря свою близость к простому народу, озабоченность его судьбой, его культурой и благосостоянием. Идеи Риссанена об улучшении положения народа, его материального благосостояния, не были деструктивными. Он не считал революционные потрясения полезными для своей страны, а был за своеобразный status quo, или равновесие в обществе. Поэтому он не мог понять почему, в 1918 году, когда Финляндия получила независимость, началась гражданская война. Ведь сила и крепость финского народа, как он считал, в его единстве, в крепкой культурной основе, в гармонии всех сословий общества.
Художник, в своих странствиях по миру, никогда не забывал о своей родине. Он прожил долгую и интересную жизнь. И финский народ остался ему благодарен, после его смерти, в 1950 году, прах его был перевезен из далекого Майами и перезахоронен у него на родине в Куопио.
Для нас его творческий опыт ценен тем, как развивалась в его творчестве тема простого человека из народа, интересен подход мастера к созданию синтетического, эпического по своему звучанию образа простого человека, и также как повлияли на него демократические идеи русской интеллигенции, в особенности, Льва Толстого. Ведь русский и финский народ – соседи, многое у нас в истории общего, но какие бы моменты, хорошие, или плохие не были у нас во взаимоотношениях, мы всегда должны стремиться к взаимопониманию и плодотворному сотрудничеству.

Литература
1. Безрукова М., «Искусство Финляндии. Основные этапы становления национальной художественной школы», М., Изобразительное искусство, 1986.
2. Безрукова М., «Скандинавская и финская живопись из музеев СССР», в журнале «Юный художник», 1990, № 10.
3. Безрукова-Долматовская М., «С.П.Дягилев и Финляндия. К 100-летию выставки русских и финляндских художников». В сборнике «Проблемы развития зарубежного искусства». Материалы XI научной конференции в память профессора М.В.Доброклонского. СПб, 1998.
4. Лисовский В.Г. «Академия художеств», Санкт-Петербург, 1997
5. «Мир искусства. К столетию выставки русских и финляндских художников 1898 года».” Palace editions”, 1898.
6. Суворова Л. «Финские академисты». В сборнике «Петербургские чтения 1998-1999», с. 472-475. СПб, 1999.
7. Stocker Clara “Paitaseta – Juho Rissanen elama”
8. Valkonen, Markku.Kultakausi, Porvoo, 1995
9. Vanderdoe, Kirk. “Northern Light. Nordic art at the turn of the century”. Yale University press, New Heyven, London.
8. Juho Rissanen ja suomalainen kansa. Juho Rissanen and the Finnish people.
Kuopion taidesmuseo 10.12.1997 – 8.3.1998
Atheneum 2.10 – 27-12.1998

.

Много замечательных художников, архитекторов, искусствоведов учились в Академии художеств. Много человеческих историй, судеб, драматических событий хранят ее стены. Это помнишь всегда. И, особенно часто приходят в мою память те люди, кого уже нет с нами, когда в тишине по утрам поднимаешься по лестницам в свою учебную мастерскую, проходишь по сводчатым коридорам,  невольно вслушиваясь в гулко звучащие собственные шаги и всматриваясь в лица тех, которых видишь на больших фотографиях, развешанных по стенам. Это люди, оставившие след в истории нашей alma mater. Многие поколения выпускников, людей уже состоявшихся остались благодарны на всю жизнь за те бесценные знания, которые они им передали.

Один из них – Александр Леонидович Королев – мой преподаватель рисунка. В годы моей учебы он работал в мастерской Андрея Андреевича Мыльникова. Ему, Андрею Андреевичу, а также всем преподавателям этой мастерской я признателен за те бесценные советы, уроки, наставления, которыми я пользуюсь в течение всей моей сознательной творческой жизни.

Об Александре Леонидовиче Королеве я узнал в 1979 году. Мы, тогда еще молодые люди, энтузиасты, были одержимы одной идеей – преодолеть все преграды на своем пути и поступить в институт имени И.Е.Репина, или как все тогда его называли и называют сейчас – Академию художеств. Ребята приехали со всех концов нашей тогда еще необъятной страны. Кто-то вступал на порог Академии впервые и с удивлением все впитывал, буквально, как губка, кто-то уже имел, увы, печальный опыт поступления. Но для нас все еще было впереди, как это обычно бывает в молодости. И мы решили, во что бы то ни стало одолеть на своем пути все препоны и преграды. Для этой цели нужно было толково организовать подготовительный учебный процесс.

По тем временам это была большая проблема, поскольку официальных платных подготовительных курсов при институте не было. Мозгом всего нашего предприятия стал Вячеслав Данилов. В Ленинграде он жил не первый год. Работал художником- оформителем в жил конторе. И именно через свою жил контору, он добился того, что нам разрешили занять несколько комнат в расселенном здании, откуда уже давно выехали жильцы, получив новые квартиры, а дом до определенного времени продолжал стоять, являясь своеобразным памятником советской бесхозяйственности или неоправданной  щедрости. Одним, словом, нам это было на руку. Желаемое помещение у нас было. Внутри него все функционировало: электричество, вода, разные необходимые удобства, и что самое, главное, там было тепло – полная гарантия того, что натурщики не уйдут от нас. Затем мы решили увеличить количественный состав наших студийцев, прежде всего, по финансовым соображениям.

Для этого, вышеназванный Слава Данилов и еще двое-трое его помощников присутствовали при предварительной беседе, тогда еще пока не абитуриентов,  с ответственным секретарем приемной комиссии В.И.Стаценко. Эти молодые люди показывали (еще только предварительно) ему свои домашние работы. Кому-то он советовал подавать свои домашние работы в приемную комиссию и дожидаться официального допуска, кому-то, он вообще не советовал поступать в Академию, в силу разных причин. А кто-то был на верном пути, но их работы, все же немного не достигали уровня, необходимого для допуска к вступительным экзаменам. Вот такие люди и были приглашены в нашу студию.

И вот, почти все позади: помещение найдено, с натурой договорились. Осталось одно, самое главное место преподавателя. И  им, конечно же, стал  В.И.Стаценко – ныне доцент нашего института.

Занятия на наших импровизированных курсах, благодаря ему,  стали очень интересными и увлекательными. Он много беседовал с нами об искусстве, о том, каким должен быть художник в жизни и в творчестве. От него я и услышал об А.Л.Королеве. Владимир Иванович поступал очень мудро: он никогда не вмешивался в работу своего ученика. Он всегда старался,  сделать так, чтобы человек дошел до всего сам. Ведь как обычно бывает в жизни: если хочешь убедить в чем-то собеседника, сделай так, чтобы он ту мысль, которую вы ему пытаетесь доказать, привить его сознанию, считал своей. Ни в коей мере его не поучая, а тем более, не унижая.

Таким же образом, нам преподавали и рисунок. Владимир Иванович, старался как можно доходчивее, объяснить словами, и подкреплял он эти свои объяснения схемами на полях рисунка. Как потом он сказал нам, что ему очень помогла методика Александра Леонидовича Королева, близкая ему по духу.

Следующее знакомство (пока еще только заочное) с Королевым и его методом произошло у меня в стенах института. На младших курсах я учился у А.Л.Худякова, Б.М.Лавренко и Г.И.Манашерова.  В перерывах между занятиями, я заглядывал в мастерскую А.А.Мыльникова, посмотреть, как работают старшие ребята. А во время семестровых просмотров любил подолгу стоять перед их рисунками, и,  изучая их, кое-что брал себе на вооружение.

И, наконец, для меня, как и для любого студента живописного факультета, наступил ответственный момент после второго курса – выбор мастерской. Естественно, я написал заявление в мастерскую А.А.Мыльникова. Не было предела моей радости, когда я узнал, что зачислен, я строил много планов на всю мою дальнейшую студенческую и творческую жизнь. В таком приподнятом настроении начался для меня третий курс.

С самого начала для меня необычным было все. Вместо маленьких помещений, где мы занимались раньше, я попал в огромную мастерскую. Мы работали вместе с ребятами с четвертого курса, соответственно, могли видеть и ход выполнения ими учебных заданий и чему-то у них поучиться

В мастерской были три натурщика, чьи фигуры соответствовали различным типам мужской фигуры. Самый старший из них (по возрасту) – пенсионер дядя Саша – сухонький, небольшого роста старичок. На его примере удобно было постигать основы пластической анатомии, до того ясно читались на его теле основные анатомические узлы. Второй – высокий, статный, как будто литой – Алексей Гробов, чем-то напоминающий античные образы стройностью и плавным перетеканием форм своего тела. И, наконец – бывший моряк, среднего роста, коренастый Костя, поражавший всех своей мускулатурой, натренированным телом, чем-то напоминавший героические образы Микеланджело.

Я выбрал тогда в качестве натуры Алексея. Мне хотелось отразить в своем рисунке пластичность его тела. Как сейчас помню первое наше занятие по рисунку.  Ставший уже к тому времени для меня легендой Александр Леонидович появился совершенно неожиданно. Может быть,  это было неожиданным для меня, хотя на самом деле, это было самое обычное занятие по рисунку в нашей мастерской.  Вошел небольшого роста, одетый в безукоризненно сидящий на нем, как с иголочки, серый костюм, человек. Аккуратно подстриженные волосы были тронуты сединой. Его доброе лицо озаряла улыбка, а внимательные глаза, так и сияли солнечными лучиками. Быстро окинув взглядом всех присутствующих, он стремительно двинулся к нам. Началась работа, его работа.

Александр Леонидович не обошел никого вниманием. Возле каждого студента он останавливался, анализировал его рисунок, каждому давал совет. На одного студента у него уходило примерно 10-15 минут. Веселость взгляда уходила куда-то на второй план, Королев становился предельно внимательным и сосредоточенным. В этот короткий промежуток времени, он давал студенту предельно ясный, исчерпывающий совет – основные направления, в которых он должен вести свой рисунок и, самое главное, рисовал схемы, это я увидел, наконец, воочию.

Александр Леонидович говорил: «Всматриваясь в фигуру, важно проследить то состояние, которое характерно для различных частей тела при опоре на одну ногу. Найти их положение помогает представление о вертикальной и горизонтальной осях тела, о плоскости, на которой стоит фигура, касается ее следками опорной и свободной ног».

Он утверждал, что во время работы уточняются пропорции, при этом желательно не пользоваться подсобными измерениями, сопоставляя части тела: торс — ноги, длина рук — высота фигуры и т.д.

Необходимо следить за главными продольными и поперечными делениями, что очень важно при определении поворотов, наклонов, ракурсов форм. Этот этап работы требует большого внимания, надо охватывать всю фигуру в пространстве, определять ее движения и постановку. Рисуя, необходимо чувствовать конструкцию форм, представлять себе, как одна форма возникает из другой, как другая переходит в третью и т.д. Чтобы разобраться в сложной форме, надо ее строить, сначала намечая в виде упрощенной схемы, постепенно в ходе работы усложняя ее.

Во время работы надо сохранять одну точку зрения, с которой начали рисовать, но нельзя стоять долго на одном месте. Следует всматриваться в модель со всех сторон, тогда можно лучше понять ту форму, которую надо отобразить.

Необходимо постоянно анатомически анализировать форму, это поможет преодолеть поверхностное копирование модели, даст возможность осознать реальную пластическую форму, подчеркнуть характеристику основных масс.

«В начале работы, — неоднократно повторял Королев, — большое значение имеют линии, как границы форм и как вспомогательный этап при построении формы».  Нужно стремиться к масимальной пространственности, глубине, объемности модели. Только в тоновом объемном рисунке можно правильно передать пропорции и характер модели, добиться материальности пластической формы, пространственности и глубины частей тела.

Нельзя разделять работу над рисунком на какие-то замкнутые этапы, как построение, постановка, пропорции, моделировка тоном и т.д. В процессе всей работы от начала до конца эти этапы тесно переплетаются и требуют постоянного напряжения и работы разума.

Александр Леонидович настаивал на том, что все время необходимо думать о сохранении цельности света и тени, следить за изменением силы светотеневых контрастов. Они, как правило, сильнее вблизи от источника света и убывают по мере удаления от него. Снижают контрасты и на формах, наиболее удаленных от глаза рисующего. Надо следить за светораздельной линией, которая выявляет строение формы.

Рисунок может быть выполнен очень скромными средствами в очень легкой тональности. Совсем не обязательно достигать тех отношений, которые существуют в натуре. Но необходимо выдерживать отношения от самого светлого до самого темного в пределах задуманной гаммы.

Линия должна помогать выявлению границ костей, мышц, сухожилий. Линия и тон должны быть тесно связаны друг с другом, как дополняющие друг друга способы передачи пластической формы.

Работая над рисунком человеческой фигуры, надо добиваться естественности движения, не быть на поводу у модели, которая двигается, сбивает позу. Необходимо помнить, что изменение положения формы оставляет неизменной ее пластическую сущность.

«Со временем, — говорил Александр Леонидович, — приходит умение работать, опуская предварительное построение, держа его в уме, ориентируясь на основные опорные пункты. Появится возможность отойти от строгой дисциплины, сухости, которые так необходимы в процессе изучения, но навсегда должно остаться стремление анализировать и точно передавать натуру».

Помимо основных занятий, указанных в расписании, я старался рисовать дополнительно. Александр Леонидович  всегда поощрял подобные желания студентов, не ограничивая их количеством учебных заданий. В частности я, будучи на третьем курсе, посещал занятия по рисунку на пятом курсе, где рисовали двойные постановки, гораздо сложнее по своим задачам, чем те задания, которые по учебной программе полагалось рисовать нам. Хочется особо отметить этот курс. Там учились талантливые ребята, ставшие впоследствии замечательными художниками и педагогами: среди них — Александр Кирович Быстров, который сейчас является ведущим преподавателем рисунка института им. Репина. Я многому учился и у них.

Александр Леонидович был разносторонним педагогом.  Помимо практических занятий, он занимался теоретической и просветительской деятельностью – его статьи, посвященные методике преподавания рисунка,  помещены в научных сборниках института. Он читал лекции. На одной из таких лекций мне удалось побывать. Это было в 1986 году. Лекция проходила в помещении Рисовальных классов, на Литейном дворике. Собралось очень много слушателей. Спустя какое-то непродолжительное время, по материалам этой лекции была сделана выставка в деканате живописного факультета. На ней были представлены схемы рисования человеческой фигуры – т.е. весь наглядный материал, наработанный в течение многих лет его преподавательской деятельности, служивший практической основой его теоретических изысканий. Для меня и для многих наших студентов это представляло огромную  ценность. Курсом младше у нас учился Сергей Мачехин, который был ко всему прочему и великолепным фотографом. Он сделал фотографии с выставленных схем. Затем я их оформил, наклеив в альбом, который существует до сих пор. Эти схемы очень помогли мне в моей педагогической работе.

Рисунок был стихией Королева, его страстью. Главной задачей своей учебной и педагогической деятельности Александр Леонидович считал сохранение и преумножение лучших традиций классической школы рисунка. Потом он неоднократно нам повторял то, что наша школа рисунка – одна из самых лучших. Он рассказывал нам о том, как однажды он ездил в учебную командировку по разным странам, посещал различные  художественные учебные заведения. Собранный им материал, он использовал в свое время на научной конференции по рисунку.

Александр Леонидович был поражен тем, что в таких странах как Италия, Франция, которые мы по праву считаем колыбелью классического искусства, во многом  академические реалистические традиции в преподавании рисунка были утрачены. Его поразил следующий курьезный случай. Как-то он присутствовал на занятии в одном из учебных заведений Италии. Студенты рисовали сидящего натурщика, разместившись к нему…спиной! Вероятно, так им было удобно. Не доверяя верности своего глаза, каждых из студентов, когда возникала необходимость в нанесении в нужном месте линии на листе бумаги, оборачивался к натурщику, и с помощью металлической палочки, которая, была у каждого, делал необходимые замеры, на основании которых и проводилась очередная линия или наносилась тень. Тем самым, творческий контакт художника с живой натурой практически сводился к нулю, и рисунок становился своеобразным свидетельством механического перевода на бумагу линий и штрихов.

Есть еще одна история, которую нам поведал Александр Леонидович. Она немного трогательно-романтическая. Гуляя в Париже по Монмартру, Королев внимательно рассматривал рисунки художников, работавших там. Одна из художниц, предложила нарисовать его портрет. Александр Леонидович согласился. По окончании работы, он поблагодарил эту женщину, и  ответил ей встречным предложением,  нарисовать ее портрет. Она, конечно, также согласилась, заинтересованная тем, кто же, на  самом деле, этот незнакомый господин. Но, когда потом она увидела свой портрет, выполненный рукой мастера, то не нашла слов для выражения своего восхищения. И, когда наша делегация уезжала домой, то эта художница в знак своего восхищения талантом мастера, пришла в этот день к отъезжающему нашему автобусу проводить своего нового знакомого. Этот трогательный знак уважения и высокой оценки нашей художественной школы Александру Леонидовичу запомнился на всю жизнь.

Он любил и восхищался искусством, готов был говорить о нем часами. С  каким вдохновением рассказывал он нам о том, что видел в Египте. Его поражало мастерство древнеегипетских мастеров пластики, которые чувствовали малейшие нюансы изменения формы и объема. Эти изменения, колебания формы легко было ощутить, проводя рукой по поверхности статуй, насколько все в этих шедеврах древней пластики было естественно и органично. Неуловимость пластики заключалась в том, что мастер воплощал в своей скульптуре даже то, что не видел человеческий глаз, и только, прикоснувшись ладонью можно было ощутить колебания формы.

Его мысли об искусстве, высказанные зачастую в рабочем порядке по ходу занятий с нами, или даже в неофициальной обстановке, в дружеских беседах, отличались ясностью, искренностью и большой философской глубиной. До сих пор помню рассказ о росписи Сикстинской капеллы Микеланджело. Тогда этот художник был для меня кумиром. Остался он им и поныне. Александр Леонидович пытался до нас донести свои  впечатления. «Вы просто не поверите, — говорил он. — Когда я рассматривал сидящие фигуры фрески, я пришел к выводу, о том, что в реальной жизни, человек, какими бы физическими качествами он ни обладал, никогда не может сесть в такую позу, но как это убедительно, как добавляет к общему образному строю этого произведения! Выходит, что искусство – это еще и обман! Но обман убедительный, заставляющий людей плакать, радоваться, сострадать, восхищаться, наслаждаться красотой жизни?»

Да, жизнь Александр Леонидович очень любил, любил и ценил каждое ее мгновение.

Помню один случай. Как-то Андрей Андреевич Мыльников поставил очень красивую с большой творческой задумкой, как он умеет всегда делать, двойную  постановку по живописи. Два натурщика – с мотоциклом. Вот этот мотоцикл и навел Александра Леонидовича на воспоминания. Он вспомнил первые послевоенные годы. Тогда в Академию был откуда-то завезен трофейный немецкий мотоцикл. Хотя он и  использовался для реквизита, на самом деле был в полной исправности, т.е., как говорят об автомобилях, на ходу. Иногда на него садились студенты, и устраивали гонки по коридорам Академии. Начинался их путь у деканата живописного факультета, затем – мастерский поворот у кабинета анатомии, и, тогдашний байкер, выходил на финишную прямую. Он брал полный разгон и тормозил у дверей научной библиотеки.

Александр Леонидович часто вспоминал то время, не просто потому, что это была его молодость, а, скорее всего, за то ощущение жизни. В те послевоенные годы в институт пришло много молодых людей, бывших фронтовиков. Они горели желанием наверстать то, что было упущено с войной, доделать то, что когда-то не успели доделать, обустроить, сделать лучше мир, который они спасли, и в котором им было даровано право жить.

Жизнь в институте, несмотря на многие бытовые неудобства и лишения была очень насыщенной и интересной. Помимо того, что студенты с большим желанием и увлечением и увлечением учились, они устраивали интересные мероприятия. Душой всего этого был студенческий профком, в большинстве своем состоявший из ребят-фронтовиков. Александр Леонидович рассказывал, как в те годы в академических мастерских организовывались праздничные вечера. Накрывался большой стол, приглашались гости. Приходили юноши и девушки из университета, консерватории. Беседовали об искусстве, устраивали интересные игры, танцы, студенты консерватории играли на музыкальных инструментах, пели, жизнь била ключом.

Я даже видел несколько фотографий, сделанных на этих мероприятиях. С нами на курсе, в одной группе со мной, училась Оля Орешникова, внучка Виктора Михайловича Орешникова. Она показывала нам их, листая старый семейный альбом. Веселые, озорные, молодые лица смотрели на нас с этих снимков. Там были и Андрей Андреевич, и Александр Леонидович и сам Виктор Михайлович Орешников.

Последняя встреча с Александром Леонидовичем Королевым состоялась в 1987 году. Позади сдача экзаменов, бессонные ночи, защита дипломной работы. Мне предстояло уехать к месту моей будущей работы в Молдавию, в Кишиневский педагогический институт им. И.Крянгэ. Шли последние приготовления перед моим отъездом. Я пришел в институт, чтобы подписать обходной лист. В коридоре, возле учебной части мне встретился Александр Леонидович. Мы тепло попрощались, он пожелал мне удачи, и, напоследок, сказал, что если ты будешь в компании своих друзей–художников, вспоминай обо мне.

Больше нам не довелось уже встретиться. Известие об его безвременной кончине я получил уже в Кишиневе. Мне позвонили друзья. Я не смог приехать на похороны, послал телеграмму соболезнования, которую наш преподаватель, коллега Александра Леонидовича по мастерской – профессор Алексей Константинович Соколов, прочел на гражданской панихиде.

Для меня это была большая потеря. Кто-то любит повторять банальную истину о том, что незаменимых людей нет. Это не так. Каждый человек уникален. Он живет в своих делах поступках, в том, что он сделал. Хорошие и добрые дела помнят. Эта память в сердцах людей. По сегодняшний день живут художественные произведения, созданные рукой Александра Леонидовича. Среди них – мозаика на здании математико-механического факультета. С-Петербургского университета, где по стечению обстоятельств учится мой сын Артем. Существует и поныне огромный витраж перед входом в станцию метро Гостиный двор, посвященный русской революции. Правда, он сейчас закрыт дорогими и броскими рекламными щитами – таковы реалии нашего времени- времени развивающегося капитализма. Но, кто знает, придет время, и это произведение очистится от этих внешний наносных и ненужных атрибутов. Я верю в это.

У меня в фотоальбоме есть студенческая фотография тех времен. Мы – я, мои друзья Леха Иванов, Валька Бобыльков, — сфотографировались с Александром Леонидовичем на субботнике в коридоре института. Солнечный день. Александр Леонидович стоит и улыбается — солнцу, ребятам, хорошей погоде, у него хорошее настроение. Таким он мне и запомнился с тех пор – хорошим добрым человеком.

.