Избранная запись

Рисунок пером

Е.В.Малых. Обнаженная фигура. Факультет живописи. V курс. Бумага, перо, тушь. 38х45 см. Руководитель А.Л.Королев. 1986

Е.В.Малых. Обнаженная фигура. Факультет живописи. V курс. Бумага, перо, тушь. 38х45 см. Руководитель А.Л.Королев. 1986

 

 

                                  

     О рисунке пером, как об отдельном жанре, я впервые узнал еще в период обучения в художественном училище, на лекциях по истории искусств. Просматривая репродукции с произведений выдающихся мастеров отечественного и зарубежного изобразительного искусства в книгах и художественных альбомах, я восхищался этими шедеврами.

     Они пробудили во мне желание самому попробовать поработать в этой технике. Ведь материалы, применяемые при работе над перовым рисунком, самые простые: перо, бумага и тушь. Тем не менее, перейти от слов к делу оказалось не так-то просто. Выполнение задачи требовало максимальной сосредоточенности и внимательности, хотя сам рисунок должен был создавать впечатление своего рода, импровизации, живой зарисовки. Все же, кое-что получилось удачно. Это окрылило меня.

     Тогда же я узнал, что не только стальные перья использовались в рисунках: рисование пером имеет свою интересную историю. Еще в Древнем Египте использовали тростниковые перья и кисти для письма и рисования на свитках папируса. Медное перо, относящееся к 79 году нашей, эры было найдено в Помпеях.

     Мой следующий опыт в рисовании пером, я приобрел, уже обучаясь в мастерской народного художника СССР, академика А. А. Мыльникова. Под руководством профессора А.Л. Королева, который тогда преподавал рисунок, студенты IV курса нашей мастерской выполняли задание по рисованию обнаженной мужской фигуры. Надо сказать, что до этого мы посещали залы Научной Библиотеки Академии художеств с целью изучения графического наследия старых мастеров. Библиотека обладает большим собранием факсимильных репродукций. Сам Александр Леонидович был большим поклонником рисунков мастеров эпохи Возрождения, особенно Микеланджело, и эту высочайшую культуру рисунка он старался передать нам. Он считал, что перо, как инструмент, дисциплинирует глаз. Линия должна быть предельно точной, т.к. ее потом нельзя удалить резинкой.

     В то же время, при обучении студентов, практикуется и другой подход к заданию. Тем из них, у кого рука недостаточно натренирована, предлагается сделать предварительный рисунок карандашом. Затем карандашные линии нужно обвести тушью. В современных рисунках пером используются любые ручки и перья – от традиционных, которые вставляются в рукоятку до ручек с механизмов заправки, фломастеров, шариковых и гелевых ручек. Но при таком подходе теряется ощущение свежести, непосредственности и импровизации в рисунке. Есть примеры поисков точных пропорций и объемов и у классиков мирового искусства. Такие «непопадания» мы видим у Микеланджело: т.е. эти линии поиска органично входят в вязь рисунка, обогащая его и делая более интересным. Известен факт, что для рисования античных скульптур очень часто Микеланджело использовал перо. При этом перо мы воспринимаем у него не только как инструмент для рисования, но и как резец у скульптора: мастер штрихом и линией «вырубал» форму в пространстве.

     Программа архитектурно факультета включает в себя задание по перовому рисунку фигуры. Оно проводится на IV курсе во II семестре. Его с удовольствием готовы выполнить многие студенты, это для них, своего рода, задание на внимательность, а наиболее успешным студентам преподаватели советуют не делать предварительный рисунок карандашом, а начинать и завершать его в перовом исполнении. Помимо того, что будущий архитектор должен обладать большими знаниями в области строительства и архитектурного проектирования, ему необходимы и художественные навыки, чтобы привнести эстетические элементы в их архитектурные эскизы и проекты. Владение техникой перового рисунка, несомненно, помогает формированию четкой и изящной линии, которая обогащает архитектурную графику. В процессе обучения художественным дисциплинам студенты выполняют различные задания, изучая особенности применения техник и материалов.

   Каждая задача диктует свой выбор выразительных средств. Великолепные возможности в этом плане дает летняя художественная практика на архитектурном факультете после III курса. Преподаватели помогают студентам подобрать правильный материал. Рисунок пером как нельзя лучше подходит для изображения фактуры стволов деревьев, вязи чугунных решеток, а также утрат на старых архитектурных объектах: разрушенных кирпичных стен, обветренного пористого камня, щелей и трещин в каменной кладке. Сочетание в графических работах различных материалов дает новые возможности в создании художественного образа. Очень часто при изображении теней используются кисть, сырой соус, сепия или акварель.

Но, в этом случае, тени становятся более плотными, «глухими». Если же тени набираются штрихом без тональной подкладки, то они более легкие и прозрачные.

     Я всегда восхищался архитектурными рисунками эпохи Возрождения. Выполненные в разных техниках, они привлекают внимание не своими размерами и грандиозностью идей, а живостью, трепетностью, и изяществом, за которыми стоит большое мастерство. Это делает, казалось бы, обычный архитектурный эскиз самостоятельным произведением искусства.

     В наше время мы имеем большие возможности в приобретении инструментов для рисования, и редко кто теперь пользуется в перовом рисунке гусиным пером. В какой-то, степени, как атрибут прошлого рассматривается и стальное перо. Прочное место на рынке канцелярских товаров занимают чернильные ручки с резервуаром для наполнения чернилами, шариковые и гелевые ручки, фломастеры. Но, все-таки, традиционное перо, пусть не совсем удобное по современным понятиям, но с большими возможностями в создании живой линии, толщину которой можно легко варьировать путем разной силы нажима, имеет неоспоримые преимущества. По сравнению, например, с рисунками, выполненными шариковой или гелевой ручками, которые кажутся лишь добросовестно сделанным упражнением, эти рисунки полны жизни, они завораживают.

В последнее время на ежесеместровых выставках учебных работ студентов

архитектурного факультета, встречается все больше интересных перовых рисунков. По многочисленным признаниям самих студентов, которые выполняют задания по интерьерной практике, а также на пленэре, есть много интересных мест и моментов, для изображения которых наилучшим образом подойдет именно техника рисунка пером. Хотелось бы, чтобы этот энтузиазм не угасал, а творческий труд в стенах института приносил бы его студентам больше интересных открытий, новых впечатлений, выразительных и заслуживающих внимания работ.

Индекс цитирования.

Павел Петрович Чистяков: человек, художник, педагог

Мои  впечатления от одного из уголков Царского Села

Вот уже третий год, как я выезжаю на летний пленэр в город Пушкин, бывшее Царское Село. Это название, мне ближе, потому что оно почти изначально дано этому городу и исторически более соответствует. А ещё его все называют городом муз. Действительно, музы как будто благоволили людям творчества: поэтам, художникам, писателям, архитекторам, музыкантам. Неподалёку от Лицея, где провёл свои лучшие годы Александр Сергеевич Пушкин, установлен камень с надписью «Гению места». Поистине, если гений этого места действительно существует, то он олицетворяет собой дух творчества.

Есть в Царском Селе много мест, связанных с пребыванием знаменитых людей – учёных, писателей, поэтов. Одно из них – дом-музей Павел Петрович Чистяков, расположенный на Московском шоссе, в бывшей Фридентальской колонии. Заселение этой территории началось в 1816 1827 годах. А по данным переписи 1897 года, здесь проживало 228 человек. Это были в основном ремесленники, занимавшиеся галантерейным делом (изготовлением лент, кружев тесьмы). Московское шоссе – старая дорога, которая вела от Царского Села, далее к Москве, в отличие от прямой дороги через Славянку и Ижору. Проезд по ней был разрешён только тем людям, которые имели на это право или особую надобность. За Московскими воротами находилась застава. По одну сторону от дороги   слева, если стоять спиной к Госпитальной улице  находились дома колонистов, а справа – дачи состоятельных людей.

В одной из таких дач, с 1876 по 1919 год вплоть до своей смерти и жил выдающийся русский педагог, по словам В.В. Стасова, учитель всех русских художников, Павел Петрович Чистяков. Дача, а затем дом художника, находился в удивительно живописном месте. Между Павловским и Московским шоссе располагался Отдельный парк, спроектированный в английском пейзажном стиле. Здесь же – обширный Колонистский пруд и дача Великого князя Бориса Владимировича (не сохранилась), построенная в виде английского коттеджа. Окрестности Царского Села и Павловска были для Чистякова не совсем чужими. До того, когда была построена большая дача в Царском Селе, у Павла Петровича был небольшой домик в одной из деревень около Павловска. А соседняя дача принадлежала видному петербургскому гомеопату В.В.Дерикеру, отчиму будущей жены художника В.Е.Мейер-Чистяковой. Впоследствии на этой даче жил выдающийся учёный-генетик Н.И. Вавилов.

Дача П.П.Чистякова была построена по проекту архитектора А.Х. Кольба, ученика А.П. Брюллова. Но и сам художник, и его жена, Вера Егоровна принимали активное участие в создании внешнего облика и интерьеров дома. По рисункам художника была сделана деревянная резьба на фасаде, флюгер, роспись потолка в столовой. Идея дополнительного входа с улицы в мастерскую тоже принадлежала Павлу Петровичу, так же как и при создании мастерской, архитектор руководствовался всецело пожеланиями мастера.

В этом доме Павел Петрович и его семья прожили не одно десятилетие. Много событий видели стены этого дома, много людей побывало здесь. Этот дом можно было назвать – «полной чашей».Здесь, под его гостеприимным кровом, собирался большой круг родных, друзей и близких. Но, помимо всего, любой человек, нуждающийся в помощи и поддержке, мог их получить здесь. Двери этого дома были открыты всем нуждающимся. Здесь бывали художники И.Е. Репин, В.Е. Савинский, Н.А. Бруни, А.А. Риццони, скульпторы А.Л. Обер, Н.А.Лаверецкий, а также учёный А.П.Карпинский, певец И.В.Ершов, члены семей учёного Д.Менделеева, писательницы О.ДФорш, филолога-слависта И.И.Срезневского. По соседству жили художники М.Н.Васильев, К.А.Горбунов, скульптор М.В. Харламов.

Душой дома и всего общества, были Павел Петрович и его жена Вера Егоровна, обладавшая большими художественными способностями. Автопортрет её работы, написанный в те годы, когда она была ещё совсем юной, мы можем увидеть в столовой. Но молодая художница не пошла по пути развития своего таланта, а целиком отдалась служению своей семье. В 1928 году известная советская писательница О.Д.Форш  и искусствовед С.П.Яремич написали книгу о П.П.Чистякове. Вот как Ольга Форш описывает столовую: «Стол узкий, длинный, в столовой по рисунку Павла Петровича обшиты стены белым деревом. Посередине – арка: зелёный плющ заткал ее всю, стелется вниз по широким окнам».[3.298]

Нередко за столом в столовой собиралось довольно большое количество народу. О.Д.Форш рассказывает о том, что «что людей художник жалел бесконечно. Всегда жили в доме не только бесчисленные тверские родственники, но и совсем чужие, случайные подростки».[3.298]

Следующая за столовой гостиная. Ее облик дает полное представление о жизни и быте интеллигенции ХIX века. На стенах – фотографии, картины Павла Петровича и его ученицы и племянницы — Веры Матвеевны Баруздиной. Её художественное дарование он высоко ценил. Павел Петрович говорил о том, что его художественно-педагогическую систему освоили только два человека – это Валентин Александрович Серов и Вера Матвеевна Баруздина.

Можно представить, как когда-то в этой гостиной проходили вечера, за роялем кто-то играл, звучала музыка, а гости вели беседы, разглядывая фотографии в семейном альбоме.

Следующая за столовой гостиная. Её облик даёт полное представление о жизни и быте интеллигенции ХIX века. На стенах – фотографии, картины Павла Петровича и его ученицы и племянницы — Веры Матвеевны Баруздиной. Её художественное дарование он высоко ценил. Павел Петрович говорил о том, что его художественно-педагогическую систему освоили только два человека – это Валентин Александрович Серов и Вера Матвеевна Баруздина.

Можно представить, как когда-то в этой гостиной проходили вечера, за роялем кто-то играл, звучала музыка, а гости вели беседы, разглядывая фотографии в семейном альбоме.

Следующая комната – малая гостиная. В этом зале рассказывается о друзьях семьи Чистякова. На стенах – портреты писательницы Ольги Форш, племянника художника Я.В.Дурдина, людей близких семье художника. В настоящее время в малой гостиной устраиваются временные выставки современных художников.

Но «святая святых» дома – сама мастерская Павла Петровича. Светлая, хорошо продуманная, созданная согласно пожеланиям и потребностям художника. Свет попадает из огромного окна, обращённого на Московское шоссе, и из окна поменьше на соседней стене. Она как будто наполнена воздухом, в ней легко дышится, и хочется творить. На мольбертах и стенах – картины и графические произведения разных лет. Портрет девушки-итальянки, мужской портрет, заказной женский портрет. Особое внимание привлекают две картины, незаконченное монументальное полотно «Благословение детей» и портрет матери – написанный с большой любовью, тщательностью и мастерством. До ремонта музея, начавшегося в 2006 году, и открывшего свои двери для посетителей только летом 2009 года, зритель мог видеть полотно «Последние минуты Мессалины, жены императора Клавдия». Это полотно должно было быть своеобразным отчётом о пенсионерской поездке в Италию. Художник писал его много лет, но так, к сожалению, его и не закончил по разным причинам, и оно так и осталось для зрителей методическим пособием по созданию большой картины. На ней можно было отчётливо видеть этапы исполнения этой композиции. Когда проводился ремонт здания музея, картину взяли на реставрацию в Государственный Русский музей, а поскольку размеры полотна не позволили вынести его обычным образом, т.е. на подрамнике, из мастерской, картину пришлось снять с подрамника и намотать на вал. Когда же ее отреставрировали, соответственно, для того, чтобы внести ее обратно, нужно было опять снимать её с подрамника, что не имело смысла и нанесло вред красочному слою. Таким образом, работа мастера так и осталась в Русском музее.

Мастерская художника – место, где он остаётся наедине с самим собой, своими образами, которые потом в его творениях войдут в мир и станут близкими зрителю. Но Чистяков отдавал себя людям не только через свои полотна. Сегодня бы сказали о нём – он педагог от Бога.  Приехав в Петербург и поступив в Академию художеств ещё довольно юным, он не только получал знания. Перед юношей из провинции стояли более земные задачи: как прожить в столице, чем заработать, как сэкономить заработанные средства. Жил Павел Петрович далеко от Академии – неподалёку от Александро-Невской лавры. Бывали дни, когда ему приходилось проходить около тридцати верст, экономя на извозчике, к тому же еще необходимо было ходить на дом к ученикам.

Но парадокс состоит с том, что педагогика из дополнительного заработка стала основным делом жизни художника. Помимо частных уроков, он вёл занятия в школе общества поощрения художеств. Не всегда педагогическая деятельность Павла Петровича проходила в благоприятных условиях. Долгое время (20 лет) он был в Академии адьюнкт-профессором, т.е. помощником профессора, дежурным профессором. И только в 1982 году он получил звание профессора II степени. Однако, у него не было официальной персональной мастерской, где он мог бы обучать студентов. Павел Петрович давал уроки дома, в своей личной мастерской, не беря со своих учеников никакой платы за обучение. К нему тянулись, его уважали, многие художники, окончившие Академию, обучались в последствии у Чистякова, например, И.Е. Репин.

И только в конце своей академической службы, после ухода И.Е.Репина из Академии, Чистяков получает свою персональную мастерскую, бывшую репинскую.  Но возраст давал о себе знать. После двух лет преподавания в персональной академической мастерской (1908 1910 гг.), и ещё через два года службы в Академии, в 1912 году Павел Петрович ушёл в отставку.

И как не вспомнишь, ставшую со временем очень популярной, фразу о том, что нет пророков в своём отечестве. Помимо того, что почти все годы службы в Академии у Чистякова не было персональной мастерской, но к тому же, находясь на должности заведующего мозаичной мастерской Академии художеств, он занимался чуждой его наклонностям административной работой – наблюдал за ходом исполнения мозаик для храмов и других общественных зданий по всей России.

Очень важно, ступив на выбранный в жизни путь, встретить мудрого наставника. Таким для многих художников, в том числе и почти для всех наших выдающихся мастеров был Павел Петрович Чистяков. Его уважали и высоко ценили И.Е.Репин, В.И. Суриков, М.И. Врубель, В.А. Серов, М.В. Нестеров. Он умел разглядеть талант и вовремя направить развитие дарования будущих художников. Уметь научить – это большое искусство. С Чистяковым сам процесс обучения становился интересным и захватывающим, потому что он шёл не от изучения веками отработанных канонов, подгонки под них рисунков и живописных произведений учеников, а от изучения жизни.

Если, к примеру, система рисования до Чистякова была построена на тщательном копировании предмета изображения, на следование классическим античным канонам, исправлении несоответствий этому канону. Например, при рисовании натурных постановок необходимо было улучшать пропорции лица и тела натурщика, приближая их к античным образцам, то Чистяков учил видеть натуру, и окружающий мир такими, какие они есть, изображая часть чего-либо, воспринимать объект изображения в целом. «Рисуй нос, а думай об ухе» одно из его наставлений, ставших афоризмом. В живописных работах он учил видеть цветовые и тональные соотношения предметов.

В фигурных композициях (будь то жанровые или исторические сюжеты), мастер требовал психологической связи персонажей, а не просто отвлечённо-красивых построений фигур. Именно эти принципы он и использовал в своих произведениях, начиная с картины на большую золотую медаль, давшей ему право на заграничную пенсионерскую поездку «Софья Витовтовна на свадьбе Великого князя Василия Тёмного».

      Павлу Петровичу Чистякову была интересна жизнь во всех её проявлениях. Он изучал историю искусств, следил за новостями художественной жизни, читал критические статьи об искусстве, помимо этого его интересам не были чужды и литература, естественные науки, музыка, он обладал живым и пытливым умом. Даже И.Е.Репин в своей книге «Далёкое близкое» отметил, что Павел Петрович очень любил теоретизировать.[5.336]

Приходится только сожалеть, что такой энергичный и обладающий многими талантами человек всё-таки не до конца реализовал себя. После Чистякова остались неоконченные живописные работы. Мыслям об искусстве и педагогике много места уделено в его дневниках и письмах. Но, к сожалению, так и не был создан труд, посвящённый методике художественного преподавания. Об этом труде Павел Петрович мечтал. Главным памятником его деятельности являются, безусловно, его ученики. Именно через них, его передовой метод обучения рисунку вошёл в жизнь. Будущие художники пользуются этим методом и в наши дни.

И, наверное, можно назвать чудом то, что дом в Царском Селе, где он провёл долгие годы своей жизни, сохранился, дошёл до наших дней, и в нём был создан мемориальный музей нашего замечательного педагога. И.В.Дурдин, внук художника вспоминал, каким он увидел Пушкин Царское Село в первые месяцы после освобождения города. Разрушены дворцы, парки, многие здания были сожжены, город сильно пострадал.  Но дом Чистякова начал претерпевать изменения и в довоенные годы. Ещё при жизни учителя, в пору, когда начали набирать силу авангардные течения в искусстве, художник оказался непризнанным новой властью, считавшей его буржуазным художником. Его лишили всех академических званий и пенсии. Он умер в своём доме в холодном и голодном 1919 году. Постепенно, что было характерным для первых лет советской власти, дом, в котором жила семья художника, начали «уплотнять», поделив существующие комнаты на ещё большее количество помещений, сделав его коммунальным. Мастерскую Павла Петровича взял в аренду Ленинградской Организацией Союза Художников РСФСР.

Здесь работали художники В.Е.Савинский, А.П.Почтенный, Т.П. Лякин, А.В.Мажаев.

Разрушился от времени павильон «Плач Ярославны», в нижнем этаже которого находились служебные помещения, а на втором этаже, в 1916 году жила писательница О.Д. Форш вместе с семьёй. Писательница вернулась в дом Чистякова после войны. Она жила в доме в 19471953 годах и работала в кабинете художника над романами «Михайловский замок» и «Первенцы свободы».

Но все возвращается на круги своя. В 1929 году по инициативе кружка друзей П.П.Чистякова и к 10-летию со дня его смерти, на его доме была установлена мемориальная доска. Тогда же была установлена мемориальная доска в мастерской, на которой было написано: «Потомство охраняй место творчества великого художника и учителя Павла Петровича Чистякова». А 1 июня 1958 года, к 125-летию со дня рождения художника на Казанском кладбище г. Пушкина, был открыт надгробный памятник.

Решение о создании мемориального музея было принято Ленгорисполкомом в 1979 году, а в апреле 1987 года музей был открыт.

Создание мемориального музея или даже выставки – задача непростая, зависящая от многих факторов. В основном, при создании таких музеев, научный коллектив идёт по двум путям. Первый – воплощение духа эпохи, настроения, образа главного героя, которому посвящена экспозиция. Наиболее яркий пример такого подхода дом-музей М.А.Булгакова (иначе – дом Турбиных) в Киеве, где подлинные вещи писателя соседствуют с окрашенными в белый цвет муляжами предметов, а эффекты освещения музейных экспонатов способствуют эмоциональной остроте восприятия зрителей.

Второй путь – упор на подлинность окружения и экспонатов, которые должны быть грамотно и профессионально показаны. Зрителю нужно их не просто видеть, но через эти экспонаты ощущать магию личности человека, о котором идёт речь. Именно по этому пути пошли и сотрудники дома-музея П.П.Чистякова.

Огромную определяющую роль сыграло и то обстоятельство, что родные П.П.Чистякова сохранили его картины, обстановку мастерской, а также предметы и мебель, находившиеся в доме. Немалая заслуга в этом О.Э. Мейер – племянницы жены Павла Петровича, Веры Егоровны, и внука художника Я.В. Дурдина. Как и в давние времена, дом встречает гостей. Ведь люди, приходящие в музей – это те же друзья художника. Один из залов музея, малая гостиная, отдан художникам под временные выставки. А на втором этаже – лекционный кабинет, где показывают фильм о Чистякове и его учениках. В гостиной также проводятся музыкальные вечера. Музей открыт людям.

Конечно, здесь не стоит вереница туристских автобусов, как на экскурсию в царскосельские дворцы и парки. Музей рассчитан на более узкую аудиторию, специалистов, людей, интересующихся историей русского искусства II половины XIX, начала XX века. Но атмосфера, которая царит здесь, тёплая и сердечная, здесь любят всех тех, кто сюда приходит. Остаётся только пожелать музею, чтобы ещё больше людей смогли увидеть его. Многие видели многосерийный фильм по роману Ф.МДостоевского «Идиот» (реж.В. Бортко). Значительная часть этого фильма снята здесь – на даче Чистякова (в фильме – дача Лебедева), удивительные по своему лирическому настроению кадры.

Я люблю приходить сюда. В этом доме с его крылечками, верандой, лужайкой с палисадником, где сменяя друг друга в разное время, цветут разные цветы, скамеечками, на которые можно присесть и предаться светлым мыслям, есть что-то чеховское, и, кажется, ушедшая эпоха, совсем близко, а хозяин дома выйдет на крыльцо и начнёт с тобой неторопливую беседу. Спасибо сотрудникам музея, за то, что они хранят это для нас.                                              

  1. Бунатян, Г.Г. Город муз., Лениздат, 1987.301 с.
  2. Вильчковский, С.Н. Царское Село. С.Петербург, Титул, 1992. 278 с.
  3. Город Пушкин. Историко-краеведческий очерк путеводитель. Санкт-Петербург,

    Лениздат, 1992. 318 с.

  1. Молева, Н., Белютин Э., Павел Петрович Чистяков., Москва, искусство, 1954. 85 с.
  2. Репин, И.Е. Далекое близкое. Ленинград, художник РСФСР, 1986. 488 с.
  3. Чурилова, Е.Б. Дом-музей П.П.Чистякова. Путеводитель. Ленинград, Художник

     РСФСР, 1988. 16 с.

  1. Чурилова, Е.Б. «…прочесть припоминая». П.П.Чистяков в Царском Селе. Санкт-

    Петербург, Серебряный век, 2007. 312 с.

В гостях у мастера.

То, что все течет, и все изменяется ни для кого не является открытием.     Желание новизны, в наше время, как будто, достигло своих пределов. Мы стремимся к новому во всем: от новизны предметов и событий, до научных открытий, дающих ключ к новому миропониманию.

Новая одежда, новые книги, музыка, предметы быта, наконец, новые знакомства и новое общение.… На помощь людям приходят достижения технической мысли: телефон, интернет, мобильная связь, телевидение, и т.д. Расстояния при этом не имеют никакого значения, а волшебный мир рекламы обещает людям все новые и новые возможности.

Виртуальное общение становится альтернативой реальному. А общественные места – кафе, рестораны, клубы, становятся местом встреч. В домашнюю обстановку, как чисто интимное пространство, стараются ограничить доступ, подчас даже друзьям.

Роль мемориальных музеев, исходя из выше изложенного – очевидна. Наш город известен во всем мире не только большими музеями – главными сокровищницами национального и мирового наследия – Эрмитажем, Русским музеем, музеем Этнографии, но и замечательными мемориальными музеями. Музеи-квартиры А.С.Пушкина, Н.А.Некрасова, А.А.Блока, В.В.Набокова известны всем не только в нашем городе.

Эту прекрасную традицию — организации и содержания мемориальных музеев поддерживает Российская Академия художеств. К Научно-исследовательскому музею Академии художеств относятся, как филиалы, несколько мемориальных музеев – это дом музей И.Е.Репина Пенаты в поселке Репино, музей-квартира И.И.Бродского на площади искусств, музей-квартира С.Т.Коненкова в Москве, а также относительно недавно организованные музей-дача П.П.Чистякова в Царском Селе (г.Пушкин) и музей-квартира А.И.Куинджи, находящийся по адресу Биржевая линия Васильевского острова, дом 1/10.

Насколько тесно связаны друг с другом личная жизнь художника и его творчество? Часто задаем мы себе этот вопрос. Интересны ли для нас бытовые и житейские мелочи, в которых протекала жизнь выдающихся людей? Если поставить цель – «перемывать косточки», то для кого-то, быть может, это является самым важным. Но тогда не имеет смысла углубляться в историю, достаточно взглянуть на жизнь своего соседа или узнать кое-что из средств массовой информации о скандальных подробностях из жизни очередной «звезды».

А если рассматривать личную жизнь человека как часть культурной атмосферы своего времени?

И в этом немалую роль могут сыграть мемориальные музеи ученых, писателей, художников. Ярким образцом научного подхода в формировании мемориальной экспозиции явилась состоявшаяся в 2005 году в Государственном Эрмитаже выставка, посвященная жизни и деятельности К.Г.Маннергейма, над которой долгое время работали российские и финские специалисты. Их труд увенчался успехом…

Роль мемориального музея – особая. Сухие факты истории представляются в новом свете, история, жизнь человека, оставившего след в нашей памяти, становится, как будто ближе, и он воспринимается нами не как отвлеченный персонаж, уже сошедший со сцены, а через эффект присутствия.

Посещение мастерской художника, само по себе являются запоминающимся событием, для людей далеких от искусства, но, в то же время, им интересующихся. Для художника тоже очень важно посещение мастерской его коллеги, товарища, так сказать, собрата по ремеслу. Ведь мастерская художника – это его аура, то, что его характеризует его как мастера, его миропонимание и мировосприятие. Для художника очень важно учиться у мастеров, как классиков, так и своих друзей и современников, и, наоборот, в случае мемориальных мастерских-музеев, эти уже ушедшие классики, как будто, становятся друзьями и коллегами, к ним приходят поразмышлять, посоветоваться, зарядиться творческой энергией.

Мемориальные музеи-мастерские художников, созданные, как филиалы Научно-исследовательского музея Российской Академии художеств дают нам эту уникальную возможность. Да, безусловно, они разные, как и мастера, которых они представляют. Музей-усадьба И.Е.Репина «Пенаты», музей-дача П.П.Чистякова в Царском Селе обрисовывают перед нами обстановку самого жилища художников, их мастерские. На стенах — фотографии друзей, родственников, одним словом, тех людей, которых принято называть кругом близкого общения, рисунки, картины хозяев дома, также других художников, которые бывали здесь. Музей-квартира И.И.Бродского, ценна для нас не только как музей-квартира замечательного человека и выдающегося мастера и деятеля искусств, но и коллекцией художественных произведений, которые сам Бродский собирал всю жизнь. Многие из них – уникальны, это своего рода образцы для художников, которые находятся в начале творческого пути.

Музейная экспозиция в квартире А.И.Куинджи сформировалась относительно недавно, в 1994 году. Трудность ее формирования состояла в том, что в отличие от вышеназванных музеев, почти ничего не сохранилось из предметов домашней обстановки и личных вещей А.И.Куинджи. Сотрудниками музея была поставлена благородная задача – отдать долг благодарности человеку, чьим жизненным правилом стала помощь всем тем, кто в ней нуждается.

Жизнь Архипа Ивановича Куинджи нельзя назвать легкой и безоблачной. Много пришлось испытаний на его долю. Родился он в бедной семье, рано лишился своих родителей, его взял на воспитание старший брат, и о том, что такое тяжелый труд художник знал не понаслышке, но стремление к прекрасному было у него с детства. Он шел к своей мечте и, впоследствии помогал тем, кто стремился постичь прекрасное. Нелегким был его путь до Петербурга и Академии художеств. Еще юношей, восхищенный полотнами И.К.Айвазовского, Куинджи прошел пешком путь от Мариуполя до Феодосии, вместе чумаками, так называли тех людей, которые занимались торговлей и доставкой товаров, в частности, соли. О жизни Архипа Ивановича в Феодосии мало что известно. Бесспорно одно – учеником великого мариниста он не стал, по одним свидетельствам, он не застал маэстро дома, т.к. он был в отъезде. Согласно другим воспоминаниям, уровень мастерства юноши не достиг того уровня, чтобы Айвазовский готов был заниматься с ним, увенчанному лаврами мастеру было бы интересно обучать более подготовленного ученика. Существует предание, согласно которому, Айвазовский выразил мнения вслух о способностях пришедшего почитателя его таланта, а оно было нелицеприятным для начинающего художника. Он считал, что всех способностей юного «ходока» хватает только на то, чтобы красить заборы. И Архип, проживая в сарае во дворе, красил заборы на участке великого мариниста. Настоящие же, первые серьезные уроки художественного мастерства дал ему ученик Айвазовского – К.Фесслер. В Мариуполь пришлось вернуться. Но мечта стать подлинным мастером своего дела все еще жила в нем, и день ото дня, вера в то, что он может и должен достойно проявить и выразить себя в искусстве, только крепла.

В начале 60-х годов она привела А.И.Куинджи в Санкт-Петербург. Он становится вольнослушателем Академии художеств.

Как и любому человеку из глубинки освоение новой для него столичной среды, безусловно, давалось нелегко, поскольку велика была дистанция между жарким солнечным Мариуполем и его окрестностями, простонародным окружением и блестящим прекрасным и холодным аристократичным Санкт-Петербургом. Трудности испытывал Куинджи и в плане общеобразовательной подготовки. По сути, он был полуграмотным молодым человеком, получил ли он полноценное начальное образование, неизвестно. И даже когда ему должны были дать в 1868 году звание классного художника за картину «Татарская сакля в Крыму при лунном свете», то возникли проблемы со сдачей экзаменов по общеобразовательным, техническим предметам (истории искусств, перспективе и т.п.). Руководство Академии пошло на уступки, разрешив сдавать экзамены по сокращенной программе.

Так поступили не только с А.И.Куинджи. Были и другие подобные случаи. Академия художеств постепенно, хотя и очень медленно менялась, отходя от традиционных установок классицизма, и набирая в число своих студентов, молодых людей из числа разночинных элементов. А выступление группы художников, во главе с И.Н.Крамским, которые добивались равноправия сюжетов на чисто бытовые темы, отражающие жизнь народа с высокими жанрами исторической и религиозной живописи, определило развитие русского искусства на ближайшие десятилетия и появление новой эстетики. Это было время горячих споров и в искусстве и в политике. А.И.Куинджи, как будущего художника все это не оставляло равнодушным. Каково будет его место в искусстве и в жизни, будет ли он настоящим мастером, как быть дальше и в материальном плане? Ведь у него не было ни финансовой помощи, ни материальной поддержки. Все это наводило его на нелегкие раздумья. Один раз он даже принял для себя жесткое и принципиальное решение уйти из Академии и из профессии художника. Тогда с большим трудом его нашел В.М.Васнецов в мастерской фотографа, куда А.И.Куинджи пошел работать ретушером, нашел и уговорил вернуться.

И.Е.Репин писал о нем: «Тогда жизнь учащейся искусству молодежи лепилась на чердаках Академии художеств, где скромным бедняком появился и А.И.Куинджи. И появления его в начале никто и не заметил. Он был с большими недочетами в образовании, односторонен, резок и варварски не признавал никаких традиций, — что называется, ломил вовсю и даже оскорблял иногда традиционные святыни художественного культа, считая это устарелым… До всего он доходил собственным умом». [1,с.319-320] Но, при всей своей резкости и категоричности, он был честен и человечен, как бы ему тяжело не приходилось, всегда старался помогать людям, которым было хуже, чем ему самому. К нему стремились многие, его любили за открытость, искренность и бескомпромиссность. Одной из первых его квартир в Петербурге была квартира, хозяйкой которой была некая Мазаниха, на углу Большого проспекта и пятой линии Васильевского острова. Она всегда была открыта для его товарищей – студентов Академии художеств. На оставшихся у многих в памяти чаепитиях горячо обсуждались интересующие всех события в общественной жизни и в искусстве, велись споры, касающиеся важных вопросов. Все собравшиеся чувствовали себя единой, большой семьей.

И.Е.Репин указывает еще один адрес А.И.Куинджи – дом Гребенки на углу Большого проспекта и шестой линии Васильевского острова. Там в свое время также находилась квартира и мастерская художника.[1.с.326] Это был другой период жизни мастера – пора его широкой известности и всеобщего признания. Увидев на выставках его как будто изнутри светящиеся полотна, люди стремились узнать секрет этой светоносной живописи. «К дому Гребенки, на углу Шестой линии у рынка, к высокой лестнице квартиры, где жил Куинджи, то и дело подъезжали извозчики с седоками. Эти взбирались по крутой лестнице на самый верх и звонили к колдуну. (Колдуном называли А.И.Куинджи из-за невозможности разгадать секрета его красок и манеры живописи – авт.) Наплыв был так велик, что Куинджи вывесил, наконец, объявление: «Никого не принимает». [1. с 226].

Говоря, современным языком, приобретение «звездного статуса» не вскружило голову мастеру. В своем быту он не стал тяготеть к роскоши, как это было, например, у И.Н.Крамского..

Став одним из признанных лидеров в русской пейзажной живописи А.И.Куинджи всегда помнил о годах своей бедности и мытарств, не держал обиды на тех, кто, возможно, сам того не осознавая, доставил ему неприятные минуты в жизни. К примеру, он никогда не отзывался с обидой об И.К.Айвазовском, который в свое время не высказал восторга по поводу его первых художественных «творений». У него не было стремления «взять реванш» за бедные, и, даже, нищенские годы, излишне роскошествуя, скорее наоборот, он обладал природной, в хорошем смысле слова практической сметкой.

В 1873 году он женился на В.Е.Кетчержи, девушке из состоятельной купеческой семьи, которую он любил много лет. Он и здесь проявил свой гордый, независимый и целеустремленный характер, и только когда он материально встал на ноги, почувствовал себя в состоянии содержать семью, только после этого он объявил и исполнил свое решение. Из Мариуполя он привез свою молодую жену в С.Петербург. Они сняли квартиру. Обстановка в ней была скромная, вещи куплены по случаю, на распродажах. Единственная дорогая вещь – свадебный подарок невесте – рояль, на который Архип Иванович долго копил деньги. Их супружеская жизнь отличалась удивительным взаимопониманием и духовным единством. Вера Елевфириевна – жена художника, настолько прониклась важностью и значительностью ежедневной работы своего мужа, что помимо уборки квартиры и мастерской (слуг Куинджи никогда не держали), обтирала пыль с каждого тюбика масляных красок. Картины Куинджи очень дорого продавались, за них   платили во много раз дороже, чем портреты И.Н.Крамского и пейзажи И.И.Шишкина, считавшимися очень успешными художниками.

Высокий полет творческой мысли и практичность сочетались характере художника. Архип Иванович всегда хотел иметь мастерскую на верхнем этаже, с выходом на крышу, чтобы кормить птиц, к которым он был нежно, почти по-отечески привязан. Как-то раз он узнал о продаже домов №№ 39, 41 и 43 по 10-й линии Васильевского острова. В одном из этих домов как раз и была такая квартира с выходом на крышу и с широким панорамным обзором. Сложность состояла в том, что эти три дома были выставлены на продажу как единое и неделимое домовладение. И, разумеется, цена была не маленькой, все-таки продавались три дома вместе! Ради мастерской А.И.Куинджи готов был пойти на все. Сначала он соглашался купить эти три дома, потом отказывался, и, наконец-то он окончательно согласился, вложив почти все имеющиеся у него деньги.

Художник стал домовладельцем. В квартире с мастерской своей мечты он жил, а остальные квартиры сдавал. Как хозяину домов ему приходилось вникать в бытовые, или, как сейчас говорят, коммунальные проблемы, ведь он во многом отвечал за условия жизни своих жильцов. Целеустремленность характера давала о себе знать. Ему даже нравилось до многих вещей доходить своим умом, начиная со столярных и плотницких работ по дому, решения школьного задания по алгебре, которую он никогда не изучал, заканчивая самостоятельным обучением игре на скрипке и поиском новых художественных средств выразительности в своих полотнах.

Как потом сам признавался художник, домохозяин из него получился плохой, и не потому, что он запустил домовое хозяйство, а потому, что он никак не мог требовать деньги из должников, еще, к тому же, среди квартиросъемщиков было немало художников. А людей попавших в трудные жизненные обстоятельства Куинджи всегда жалел и старался им помочь. Очень часто, он передавал деньги не сам, а просил об этом кого-нибудь, чтобы нуждающемуся в помощи человеку не было неловко перед своим благодетелем, да и сам считал помощь другим людям делом естественным. На его похороны придет много людей – от Великой княгини до уличных нищих, которые будут вспоминать Архипа Ивановича, как родного человека.

Дома эти все же пришлось продать. Проданы они были с большой для Куинджи выгодой, т.к. в конце 90-х годов XIX века цены на недвижимость значительно возросли. Но, в связи с продажей домов, пришлось, естественно, расставаться и с мастерской.

В 1898 году А.И. и В.Е.Куинджи поселяются в доме в Биржевом переулке (современный адрес – Биржевой переулок 1/10, угол набережной Макарова и Биржевого переулка). Дом этот уникален, как и своим внешним видом, так и своей историей. Он огромен по своим размерам, его фасады выходят на набережную, Биржевую линию, а также Биржевой и Волховский переулки. Очень много окон выходит в огромный внутренний двор. Хочется просто ходить, исследуя этот архитектурный феномен, его окна, его парадные, а также его непростую внутреннюю планировку.

История строительства дома в Биржевом переулке начинается с 1842 года. Первый вариант дома был построен архитектором А.Х.Пелем. Тогда этот дом принадлежал купцу П.Меняеву. В 1879 году он переходит в собственность купцов Елисеевых, хозяев знаменитого продовольственного магазина на Невском проспекте. Прошло более 30 лет со времени первоначального строительства, и естественно, новое время порождает новые потребности для жильцов и хозяев, и дом реконструируется по проекту архитектора Л.Ф.Шперера. Появляется дополнительный, четвертый этаж. В 1887 году архитектор А.Ф.Барановский делает надстройку над четвертым этажом, хорошо видную со стороны набережной и Биржевой линии. Именно здесь находилась мастерская А.И.Куинджи. Она была сделана по всем правилам, и как нельзя лучше соответствовала условиям работы художника. Огромное, 150 кв.м. помещение, стены, высотой примерно 6 м., верхний свет. А из окон, величиной почти во всю стену окон открывается роскошная панорама на Неву, Петропавловскую крепость, Биржевой мост.

С этим домом была связана жизнь не только Архипа Ивановича Куинджи. В разные годы в нем разное время жили многие известные люди. В 1840-х годах во время своего приезда в С.Петербург из Воткинска, в этом доме останавливались родители П.И.Чайковского. Много художников жило здесь, так что этот дом можно по праву назвать домом художников. Историки С.Петербурга, проведя, свои исследования, даже определили, кто из них какую квартиру занимал.

Квартира № 27 была арендована в 1886-1892 году А.К.Беггровым, квартира № 26 – Е.Е.Волковым(1885-1904), квартиру № 9 занимал М.П.Клодт (1869-1909), в квартире № 39 жил Г.Г.Мясоедов., в квартирах № 5 и 8 жил последние годы своей жизни И.Н.Крамской (1869-1887). Здесь же с 1897 по 1910 гг. проживал А.И.Куинджи. Из этой квартиры по его желанию был сделан вход в мастерскую над четвертым этажом. Из мастерской был выход на крышу, где художник предавался своеобразному отдыху – кормил и лечил окрестных птиц. А птицы ждали его, зная, время, когда Архип Иванович должен был выйти покормить и «пообщаться» с ними.

Этот дом художника волне можно было назвать «полной чашей», не потому, что его хозяин обладал большим материальным богатством. Быт А.И.Куинжди был очень скромным, почти аскетичным. Архип Иванович и Вера Елевфириевна приобретали вещи по случаю, исходя из своих насущных жизненных потребностей. Единственным предметом роскоши был рояль, принадлежавший Вере Елевфириевне, — свадебный подарок Архипа Ивановича. В квартире часто проходили музыкальные вечера. Много друзей приходило послушать музыку, да и сам Архип Иванович самостоятельно обучился игре на скрипке, но играл только в очень узком кругу самых близких, и то по многочисленным просьбам.

В гостиной сейчас мы можем видеть фотографии А.И.Куинджи разных лет, а также фотографии с рисунков И.Е.Репина и В.М.Васнецова. Единственный живописный портрет, хранящийся в музее – портрет Куинджи, работы И.Н.Крамского конца 1870-х годов. В соседней с гостиной комнате, на стене – рисунок И.Е. Репина, изображающий А.И.Куинджи за игрой с шахматы. Художник очень любил проводить время за партиями, и любимым его партнером по игре был Д.И.Менделеев, который также любил беседовать с художником. Он часто сюда приходил еще и потому, что его служебная университетская квартира находилась очень близко. Выдающегося ученого и выдающегося художника связывали также и общие интересы. Они вместе экспериментировали над составом красок. Да и сам Дмитрий Иванович интересовался природой его художественного таланта, цветовосприимчивостью мастера. Он даже исследовал своим специальным прибором зрение нескольких художников, в том числе и Куинджи, и пришел к мнению о том, что глаз Архипа Ивановича наиболее тонко чувствует цвет.

Несколько фотографий отражают «академический» период деятельности художника, т.е. то время, когда он вел пейзажную мастерскую. С 1893 года А.И.Куинджи – действительный член Академии художеств, а в 1894-1897 гг. он является руководителем пейзажной мастерской. Преподавал Куинджи в Академии всего три года, но этот период в жизни Академии художеств, был периодом демократических нововведений и преобразований. Были приглашены в качестве преподавателей художники-передвижники, такие как И.Е.Репин, А.И.Куинджи, И.И.Шишкин. Да и сами цели и задачи подготовки специалистов в Академии несколько изменились. Одной из первоочередных задач стала подготовка квалифицированных преподавателей рисования в школы и гимназии России. С развитием промышленности требовались хорошие специалисты «среднего звена», рисовальщики, чертежники, соответственно требовались хорошие преподаватели рисования, способные научить своих учеников правильно нарисовать предмет, рисование приобретало прикладной характер.

Несмотря на то, что А.И.Куинджи в качестве преподавателя Академии пробыл недолго, многие его ученики на всю жизнь запомнили его уроки. Методика его была на первый взгляд очень проста, но в ней заключалась жизненная мудрость настоящего педагога. А.И.Куинджи никогда не вмешивался с самого начала в работу своих учеников, давая им, насколько возможно, изобразить то, что каждый из них хотел выразить в своем пейзаже. И только тогда, когда ученик сам испытывал трудности в работе, Архип Иванович показывал ему, как добиться той или иной задачи, как усилить цветовое звучание и образность пейзажа.

Его любили и уважали за то, что он с уважением относился к каждому из учеников, воспитывая в них настоящих художников, людей, любящих свою Родину и родную природу. Судьба распорядилась таким образом, что у художника не было собственных детей, и к своим ученикам он относился как к детям, переживая буквально за каждого из них. Так, вскоре после своего ухода из Академии художеств, он устроил всем желающим, ученикам пейзажной мастерской поездку по Европе с посещением известных европейских музеев, неоднократно брал с собой на пленэры в Крым, где им был куплен участок земли.

В 1908 году им было создано общество его имени. Уставный капитал его составлял 150 тысяч рублей, ему же принадлежали и крымские земли художника. Такие известные художники как В.Е.Маковский, Н.К.Рерих, А.А.Рылов, Н.И.Химона, В.А.Зарубин, А.А.Борисов, В.А.Беклемишев, А.В.Щусев, Ф.Ф.Бухгольц, К.Е.Крыжицкий , входили в состав общества им. А.И.Куинджи. Целями и задачами общества были поддержка молодых талантов путем материальной поддержки начинающих художников, проведение конкурсов, выявляющих талантливые работы, за которые давались премии. Таких премий при жизни мастера было 24 в год. Наиболее удачные работы приобретались обществом и передавались в провинциальные музеи. А.И.Куинджи хотел построить выставочное помещение, где бы проходили выставки разных художественных обществ, художников, придерживающихся разных направлений в изобразительном искусстве. Выставки общества им Куинджи проходили на Малой Морской, 17. В выставочном зале также выступали артисты – приглашенные знаменитости. Здесь бывали Константин Собинов, Федор Шаляпин, Ольга Преображенская. В 1917 году общество, созданное для народа и его просвещения лишилось своих средств по причине национализации всех банков и всех капиталов. Но оно существовало почти полтора десятилетия, до 1931 года.

А.И.Куинджи, давая дорогу другим художникам, делясь с ними секретами мастерства, был самокритичен к самому себе. Начиная с 1881 года, находясь па пике своей славы и известности, он перестает выставляться, полагая, что все самое важное, что он должен сказать своим творчеством, он уже сказал. Для многих друзей-художников и ценителей творчества мастера это стало своеобразным шоком. Как можно было добровольно уйти в тень? Но А.И.Куинджи, отойдя от выставочной деятельности, не прекратил работу, которая, в основном, шла в направлении творческих поисков и самоусовершенствования. И только, спустя 20 лет, в 1901 году, он с трепетом и скромностью начинающего, решился показать своим ученикам то, над чем он работал эти двадцать лет. Ученики были для него не просто благодарными учениками, но и наилучшими друзьями и собеседниками, не взирая на возраст.

А,И.Куинджи обладал редкими и уникальными качествами, возможно, даже утерянными в наше время – умением учить и учиться самому, не держать ни на кого зла, быть независимым в своих суждениях и справедливым, никогда не унижать других людей, не делать что-либо, им в отместку, даже, не смотря на то, что они доставляли ему много неприятностей. Именно так поступил он, когда ему пришлось уйти из Товарищества Передвижных художественных выставок. Поводом к уходу послужила статья М.П.Клодта с ложными обвинениями в его адрес. Он ушел из общества, как из организации, хотя с большинством художников-передвижников он сохранял дружеские, и, даже близкие отношения, например, с И.Е.Репиным, И.И.Шишкиным, И.Н.Крамским.

В определенной степени, такому поведению художника способствовала и его материальная независимость. В одной из комнат музея-квартиры, на стене, мы можем увидеть текст завещания. Разумность и продуманность его поражают. Общий капитал, которым обладал А.И.Куинджи, составлял 453 тыс. рублей. 10 тыс. рублей художник оставлял церкви Богородицы в Мариуполе на школу своего имени, 5 тыс. рублей – племяннику, 4 тыс. рублей – племяннице, по 1 тыс. рублей – детям племянника. 423 тыс. рублей составлял неприкосновенный фонд, 150 тыс. рублей из его капитала находилось в кассе императорского двора. На проценты от этого капитала, а именно 24444 рубля, существовало общество им.А.И.Куинджи, часть этой суммы, а именно, 2500 рублей в год выплачивалось на содержание В.Е.Куинджи. Картины мастера также должны были принадлежать после его смерти обществу. В случае закрытия общество все его капиталы и доходы с них должны были быть переданы в кассу императорской Академии художеств. Движимое имущество доставалось по завещанию его жене – Вере Елевфириевне.

Как уже было сказано, ничего из подлинных вещей квартиры и мастерской А.И.Куинджи не дошло до наших дней. После смерти мужа Вера Елевфириевна, съехала с квартиры, сменив ее на более скромные апартаменты. Мебель, купленная по случаю, сменила не одного владельца, особой ценности по тем временам она не представляла. Не дошел до наших дней также знаменитый рояль хозяйки дома, без которого не обходились музыкальные вечера. Осталась одна кушетка в мастерской художника, очень похожая на ту, которую мы видим там же, на фотографии, расположенной, на стенде, возможно, она составляла часть обстановки.

В одной из комнат музея-квартиры А.И.Куинджи открыта постоянная выставка даров музею. Здесь же, помещен список дарителей, а также подаренных предметов. Видное место в этом списке занимает профессор В.Ф.Загонек, отдавший в дар музею 61 предмет – коллекцию, связанную с деятельностью общества им. А.И.Куинджи: уставы, отчеты общества, рисунки А.Р.Эберлинга. Реставраторы Научно-исследовательского музея Академии художеств С.Н.Грива и Т.И.Рыбакова передали картину Г.Г.Мясоедова «Бегство Григория Отрепьева из корчмы на литовской границе».

После смерти А.И.Куинджи квартира сменяла многих хозяев. С 1911 по 1921 гг. здесь находилась радиологическая лаборатория В.И.Вернадского. Затем, как и многие дореволюционные квартиры, она пережила периоды «уплотнения». Жилые помещения стали частью одной большой коммунальной квартиры, а площадь мастерской (почти 150 кв. м) была поделена одновременно между двумя или тремя художниками. В разное время здесь работали Т.Богатырева, Н.Рябинин, В.Прошкин, Р.Вовкушевский. Сотрудники музея рассказывали интересную историю, как в 90-х годах музей посетила дочь одного из художников, ныне живущая в США. Она вспоминала рассказ ее родителей художников, как ее, совсем крошкой принесли в эту мастерскую, где они жили и работали из роддома.

Музей-квартира А.И.Куинджи здесь был открыт в 1994 году. Это было непростое время для нашей страны в целом и С.Петербурга, в частности. С точки зрения обывателя, можно было бы по-разному оценить это событие. Отремонтировать, и отреставрировать квартиру и продать, как элитное жилье, или кому-то дать безвозмездно за особые заслуги, или использовать еще каким-то образом, не создавая музей, т.к. музеев в нашем городе, вроде бы, и так достаточно. Но все-таки, все чаще приходит в голову постоянно существующее правило-аксиома, о том, что не хлебом единым жив человек. И спасибо тем людям, кто работал над экспозицией этого музея, потому что, дающему человеку, каким был Архип Иванович Куинджи, Бог возвращает все с лихвой обратно. И, эта дань – наша память.

В этом году исполняется сто лет с того дня, как не стало мастера. Значение его творчества для истории русской живописи, предельно ясно определил в своей статье о нем А.Н.Бенуа: «Для русской живописи необходимо было появление своего Моне — такого художника, который бы так ясно понял отношения красок, так точно бы вник в оттенки их, так горячо и страстно пожелал бы их передать, что и другие русские художники поверили бы ему, перестали бы относиться к палитре как к какому-то едва ли нужному придатку. Краски в русской живописи, со времен Кипренского и Венецианова, перестали играть самостоятельную, значительную роль. К ним сами художники относились как к своего рода официальному костюму, без которого, только из предрассудка, неприлично предстать перед публикой. Все картины академического и передвижнического лагеря до 80-х годов, за редкими исключениями, были, в сущности, или пестрыми, безвкусными по своей нарядности изделиями (Ив. Соколов, Мещерский, Зичи, К. Маковский), или туго, тускло, блекло раскрашенными рисунками. Исключениями (подтверждающими, впрочем, правило) можно считать яркую «Тайную вечерю» Ге, два-три этюда Ф. Васильева и картины Репина и Семирадского. Роль русского Моне, показавшего прелесть самой краски, открывшего законы ее вибрирования, ее звона, сыграл в русской живописи, toute proportion gardee, Архип Куинджи. Его эффектные, яркие и ясные картины прямо ошеломили апатичную, тоскливо-приличную русскую публику и вызвали в свое время такие же ожесточенные споры, столько же волнения, восторгов и негодования, как и выставки Верещагина». [2, А.Н.Бенуа]

Свет и ясность его картин и его души не потеряют своей яркости и не потускнеют со временем, как и не потускнеет свет души великого мастера, идущий через оставленные людям сокровища своего искусства.

Литература и использованные материалы.

  1. Репин И.Е. Далекое близкое. Л., Художник РСФСР, 1986. – 488 с.
  2. Материалы сайта:

http://kuinje.ru/kuinji_articles.php. Последний вход — 12.07.2010-07-09

Сайт рекомендован для просмотра и изучения научными сотрудниками музея-

квартиры А.И.Куинджи.

Автор выражает благодарность коллективу Научно-исследовательского музея Российской Академии художеств и музея-квартиры А.И.Куинджи за помощь и консультации.

Индекс цитирования.

Юхо Риссанен и Санкт-Петербургская императорская Академия художеств

К вопросу о российско-финских художественных связях
II половины XIX века

Среди финских художников, чья учеба была в той или иной степени связана с Санкт-Петербургской академией художеств, Юхо Риссанен занимает особое место. Несмотря на то, что он проучился в Академии в мастерской И.Е.Репина небольшой период времени (с декабря 1897 по май 1898 года), его пребывание в стенах Академии явилось одновременно и важным этапом в развитии и формировании этого художника как мастера, и в то же время стало одним из самых интересных явлений в истории российско-финских культурных связей.
Сама по себе личность Юхо Риссанена как художника и как человека представляет огромный интерес, привлекает внимание своей творческой энергией и чисто человеческой незаурядностью. Даже при первом поверхностном знакомстве с биографией художника, напрашивается мысль о том, насколько увлекательна и интересна его жизнь, что канва ее событий с полным основанием может стать основой для сценария художественного фильма о человеке незаурядном, одержимом большой созидательной идеей, независимом, идущем своим творческим путем.
Поэтому, наверное, несправедливо то, что в трудах наших искусствоведов, посвященных финскому искусству и его «золотому веку» в частности, имя Юхо Риссанена и его работы, упоминаются среди картин других художников как бы через запятую, на них не акцентируется внимание. Единственная отличительная черта в его творчестве, отмеченная всеми – это то, что художник изображал в своих картинах представителей народа, обычных людей. Но простых людей изображал в своих полотнах не только Риссанен. Обычные финские крестьяне, рабочие становились героями полотен и Альберта Эдельфельта, и Ээро Ярнефельта, и даже у Хуго Симберга, дети, несущие раненого ангела в его одноименной картине – это дети простых рабочих. Обращение к народу, его эпосу, истории своей страны – одна из характерных черт искусства II половины XIX начала XX века – периода роста национального самосознания, расцвета культуры и искусства Финляндии. Народная тема проходит через все творчество Юхо Риссанена, претерпевает свою эволюцию, художник в течение всей своей творческой жизни находится в непрерывном поиске наиболее ярких средств образного выражения, поиске ярких и синтетических народных образов. Финский народ становится частью его я, и он сам становится неотделим от этого народа, поскольку вышел из народа, из беднейших его слоев. Его биография полностью определяет его творчество. В трактовке образов простых людей Риссанен был далек от красивости и идеализма художников, которые работали в русле идей национал-романтизма. Он более беспристрастен в показе народных характеров.
Юхо Риссанен родился в 1873 году в Куопио, в семье рабочего и служанки. Очень рано лишился отца, чьим основным пороком было пьянство, который умер по пути домой, направляясь после очередной пирушки, замерзнув по дороге. Триптих Риссанена «Воспоминания детства» (Художественный музей, Будапешт), как будто воскрешает в памяти страшные подробности этого момента своей жизни.
Лишившись отца, он рано узнал нужду и рано вынужден был зарабатывать себе на жизнь. Первые шаги в его художественном образовании были связаны с живописной мастерской художника Виктора Берга, где он не только учился, но и жил, был подмастерьем у своего учителя. Одновременно юный Риссанен учится и заканчивает воскресную ремесленную школу в Куопио (1888-1890), а также начальную школу кустарных промыслов (1890-1892). В1892-1893 году он отправляется в поездку по центральной и юго-западной Финляндии в поисках работы, которую он получает в Тампере в мастерской Р.Экберга. В 1894 году он получает квалификацию профессионального домашнего художника. В 1895 году он приезжает в Хельсинки, работает в мастерской Хассельгрена и Лоофа, поступает в Центральную школу прикладного искусства (высшую школу кустарных промыслов), что позволяет ему специализироваться в качестве декоратора. В 1896 году Риссанен решает начать систематическое обучение изобразительному искусству. Он поступает в Рисовальную школу Финского художественного общества. Там он обучается у известной художниицы Хелен Шерфбек. Здесь он впервые знакомится с творчеством выдающихся старых мастеров. Особое влияние на него оказывают работы Ганса Гольбейна, который оказал также огромное влияние и на саму Хелен Шерфбек – его наставницу. Но Риссанену не суждено было учиться дальше в рисовальной школе в Хельсинки. Через несколько месяцев он был оттуда исключен т.к. «он был не в состоянии соответствовать нормальному порядку и укладу школы».1
Художник вынужден был опять думать о заработке и о том, где раздобыть средства для дальнейшего своего обучения, кого просить о финансовой поддержке. Работу он находит, находит также и человека, который финансировал его образование. Риссанен создает иллюстрации для различных периодических изданий (юмористический журнал, детский христианский ежегодник). А финансовую поддержку он обретает в Хельсинки у промышленника Антти Пойхоонена. Устроив, таким образом, свои дела Риссанен продолжает обучение в рисовальной школе Финского художественного общества, но уже в Турку, у не менее известного в Финляндии художника, Виктора Вестерхолма.
Но амбициозному молодому человеку этого было не достаточно. Его творческому потенциалу необходим был выход. И из провинции он устремляется в столицу огромной Российской империи – Петербург. Тогда, как это ни парадоксально звучит сейчас, для многих финнов Петербург был своеобразным окном в Европу. Около 24000 финнов проживало тогда в российской столице. Это были люди самых разных профессий и социального положения – от печников до фрейлин его императорского величества.
Естественно, на первое место встал вопрос о нахождении средств на обучение. В октябре-ноябре Риссанен приезжает в Петербург, узнать об условиях приема в Академию художеств. Он берет ссуду в банке. Одним из двух его поручителей становится Й.Ф.Г.Аминофф – губернатор провинции Куопио. Также ему помогли с финансами известный художник Фердинанд фон Вригт и консул Биргер Халлман.
Как уже было сказано, пребывание в Петербурге и обучение в Академии художеств было для Риссанена важным этапом творческого становления. Во-первых, если оценивать все его художественное образование, то оно носит фрагментарный характер. Те финские художники, которые его обучали (Хелен Шерфбек, Виктор Вестерхолм, Альберт Гебхардт), или чье творчество оказало на него влияние (Альберт Эдельфельт) учились в Париже и Дюссельдорфе. Санкт-Петербургская Императорская академия художеств, хотя в целом в системе преподавания и претерпела некоторые изменения (изменился состав студентов, преподавателей, характер постановок, композиционных заданий, сама обстановка учебного заведения стала более демократичной), — несмотря на это она была учреждением консервативным – оплотом государственной политики в области культуры и художественного образования. Разрабатывая темы текущих учебных заданий или дипломных композиций, художники большее внимание уделяли современной жизни, а в трактовке исторических тем отошли от преимущественного предпочтения композиций из античной истории и мифологии – все же Академия оставалась учреждением со строгим порядком и укладом, где давалась очень серьезная профессиональная подготовка для будущего художника, все же студентам этого учебного заведения приходилось часто подавлять свою индивидуальность в угоду учебным требованиям.
Перед тем, как отправиться в Петербург, Риссанен советовался с Альбертом Эдельфельтом насчет своей дальнейшей учебы. Он колебался, куда поехать. Помимо Петербурга у Риссанена была мысль отправиться в Стокгольм. Эдельфельт, как истинный патриот финского искусства, не советовал никуда не ехать, мотивируя это тем, что в Финляндии есть своя художественная школа. Он высказал мысль о том, не продолжить ли Риссанену обучение в рисовальной школе Финского художественного общества в Хельсинки. Но Риссанену было неудобно туда возвращаться, т.к. он уже был оттуда исключен. Причина его исключения показалась Эдельфельту несерьезной (Риссанен заснул в классе у Хелен Шерфбек). Он обещал написать в Турку Виктору Вестерхольму, чтобы в местной рисовальной школе приняли Риссанена. Он с удовольствием провел там недолгое время своей учебы, но все равно вспоминал Хелен Шерфбек, и мечтал вернуться к ней в мастерскую. К тому же, друзья Риссанена, убедили его в том, что все-таки ему необходима учеба за границей. Нашлись также и средства.
Перед поездкой в С.Петербург Риссанен посетил Альберта Эдельфельта в Порвоо, и сказал ему, что все-таки решил отправиться в Россию учиться у Репина. Маэстро пожурил молодого художника, он сказал ему, что он тоже такой упрямец, как и все жители провинции Саво, он все же написал рекомендательное письмо к Репину.
При всем недостатке классического художественного образования у Риссанена, он пришел в Академию человеком с уже сложившимися взглядами на жизнь и эстетическими воззрениями. Сохранились два письма Юхо Риссанена к Фердинанду фон Вригту1. Одно из них датировано ноябрем 1897 года. В нем художник описывает впечатления от прибытия в Петербург, от самого города, а также об обустройстве на новом месте и решении своих бытовых проблем. Будущий студент Академии художеств, прибыв поездом с Финляндского вокзала, отправился искать себе жилье. Он снял комнату в квартире, где проживала польская семья, недалеко от Академии художеств. Она находилась по адресу: 14-я линия, дом 57, квартира, 3. Жилье ему в целом понравилось, хотя комната была довольно холодной. После того, как он устроил свои проблемы с квартирой, он отправился смотреть сам город. Большое впечатление на него произвел Невский проспект с его блестящей архитектурой, и не менее блестящей публикой, гуляющей по нему. Особенное внимание молодой путешественник обратил на богато и со вкусом одетых дам. После решения бытовых вопросов, на первый план выдвинулись задачи другого порядка. Первое — это непосредственная организация своей учебы в Академии художеств. Риссанен имел при себе рекомендательное письмо от Финского художественного общества, которое он собирался показать самому Репину. И здесь немалую роль сыграл все тот же Альберт Эдельфельт. К этому времени этот блестящий финский живописец, который был своеобразным маяком для многих своих земляков-художников, успел утвердить себя в Петербурге, завести нужные знакомства в деловом мире и мире искусства. Молодой талант из Финляндии был представлен самому Сергею Дягилеву, который проявлял большой интерес к скандинавскому искусству, впоследствии при его содействии было организовано несколько выставок финских и русских художников. Дягилеву понравились работы молодого художника. Следующий этап – знакомство с Репиным. Мастер оценил незаурядность картин Риссанена и оригинальность его дарования и дал согласие взять к себе в мастерскую на старшие курсы. Но при этом, Репин отметил, что необходимо выполнять учебные задания, которые делали все студенты. Это были Анатомические рисунки, а также рисование и живопись живой модели с натуры. И еще одну важную формальность необходимо было выполнить Юхо Риссанену – получить разрешение на свое обучение от вице-президента Академии художеств, графа И.И. Толстого. С этим особых проблем не возникло. Толстой оказался благосклонен к молодому финну, всецело доверяясь мнению И.Е.Репина.1
Второе письмо Риссанена к Фердинанду фон Вригту было написано в декабре 1897 года. В нем он рассказывает о начале учебы у Репина. По общему тону письма, видно, что молодой художник воодушевлен всем тем новым, с которым ему пришлось столкнуться и познакомиться в Академии. Расписание занятий было традиционным в Академии. Студенты писали обнаженную натуру, а также одетые фигуры. В этот день Репин обходил студентов, помогал им советом, делал им замечания по ходу работы. Работа Риссанена понравилась мастеру. Затем студенты писали живописную постановку одетой фигуры. Это была женская модель, в красивом голубом платье. По словам Риссанена, Репин был очень веселый и доброжелательный человек, и что было особенно приятно молодому финскому художнику, немного говорил по-фински. Это было очень важно молодого финна, т.к. он совсем не знал русского языка. Репин посоветовал обратиться к Анне Липпонен, финской студентке, которая училась на младших курсах Академии, и которая знала русский язык. Репину нравилось, как работает Риссанен, а похвала и одобрение такого замечательного художника способствовали развитию трудолюбия ученика.
Живя в Петербурге, Риссанен совершенствовал свое мастерство не только в стенах Академии художеств. Он часто посещал Эрмитаж, где изучал творчество старых мастеров, копировал их работы, и что самое главное, покупал репродукции с произведений классиков. Эта коллекция репродукций, начало которой было положено в северной столице, потом разрослась до очень больших размеров – количество фотографий и открыток достигло нескольких тысяч. Здесь, у нас в городе, в Академии художеств, в Эрмитаже Риссанену была дана путевка в большую творческую жизнь, отсюда, с полученными знаниями он вернулся в Финляндию, а затем в Европу и Америку.
Риссанен учился старательно, и вскоре был награжден месячной премией в 25 рублей от императорской кассы помощи финским студентам в С.- Петербурге. Понемногу он начал осваивать и русский язык, который изучал с Марти Бергом, работавшим в государственном секретариате финского министерства и госпожой Урсин. Впоследствии он сменил квартиру. С 14-й линии, он переехал на Итальянскую улицу, где в доме № 15, снимал квартиру № 3 с финским студентом-юристом.
В Петербурге Риссанен увидел много нового для себя. Его жизнь была насыщенной и интересной. Он стремился узнать как можно больше. У студентов Академии были специальные карточки – наподобие современных студенческих билетов, которые им давали право бесплатно посещать музеи и театры. Был такой курьезный случай. Однажды гуляя по Невскому проспекту, у Екатерининского сада, Риссанен увидел православного священника. Он очень заинтересовался колоритным внешним видом нашего батюшки и очень долго следовал за ним. Батюшка обратил на это внимание, а через некоторое время обратился к ближайшему городовому. Тот попросил у удивленного финна документы, и когда увидел эту карточку, да еще с подписью великого князя и И.Е. Репина, а, также узнав, в чем дело, сам снял фуражку и поклонился Риссанену.
Был и другой случай. Увидев башню городской думы на Невском проспекте, Риссанен решил на нее взобраться, во что бы то ни стало и посмотреть сверху на город. Его тут же забрали в полицейский участок. С большим трудом Риссанен объяснил, что хотел посмотреть, какой большой Петербург. При этом полицейские были поражены, каким честным и открытым взглядом он на них смотрел. Потом они сами провели его на эту башню. Риссанен не терял даром ни одной минуты. Он сделал много этюдов берегов Невы, различных зарисовок. Потом эти материалы использовал у себя в Финляндии.

Но Риссанен не остался в Петербурге заканчивать академический курс. Осенью и зимой 1897-1898 гг. он очень много болел. И, хотя внешне он выглядел очень крепким и физически сильным человеком, сказалось его тяжелое детство, когда он много голодал, и много работал. Врачи посоветовали ему уехать домой в Финляндию, т.к. там более здоровый климат. Репин был очень огорчен тем, что потерял такого талантливого, самобытного и старательного ученика.
Самое главное – что вынес Риссанен из пребывания в России – это передовые демократические идеи, в частности идеи Льва Толстого о народном просвещении, это общение с людьми, которые дали ему большой творческий заряд. Это пребывание в России укрепило его желание выйти со своим искусством на мировой уровень. И вот этот выход на мировой уровень Риссанен видит в развитии финского искусства, развития и понимания своего творчества, как творчества финского художника, как путь к мировым вершинам, через развитие национальных черт в своем искусстве.
В дальнейшей своей жизни Риссанену пришлось много путешествовать, переезжать с места на место. И в ходе этих путешествий он старался постоянно учиться вбирать в свое творчество что-то новое, искать единственно верную форму для выражения своего идеала, которым наполнено его искусство. В Италии он изучает технику фресковой живописи на примерах мастеров Возрождения. Ему были близки та мера обобщения, тот возвышенный образный строй, те чистота линии, выверенность композиции, ясность и законченность образов, т. е. те черты, которые были характерны для классиков Ренессанса.
Во Франции, где он живет во второй половине 20-х – первой половине 30-х годов он сближается с Морисом Дени и художниками его круга. Ему интересны символика его живописи и обобщенность его образов. В то же время он был далек от авангардных течений, характерных для изобразительного искусства первой половины XX века (кубизма, экспрессионизма и других модернистских течений).
Главная тема его искусства – изображение простого человека. Выходец из народа, он любит его и старается показать во всем его многообразии через отдельные сцены из его жизни и через отдельных персонажей. В то же время его искусство далеко от повествовательности и прямолинейной обличительности. Художник бывает и лириком (
«Старик Истолайнен», «Девочка», «Старуха», «Девушка, сидящая у моря»), и бытописателем («Мужчина, греющий ногу у очага», «Торговля часами», «Гадалка», «Народная целительница»), он мог создавать и в живописи и во фреске поистине монументальные по своему звучанию работы («Женщина, просеивающая зерно», («Женщина, ткущая ленту», фрески «Кузнецы», «Строители»). Путь к будущему благосостоянию народа – Риссанен видел в развитии его национальной культуры. А основа любой национальной культуры – язык ее народа. В те времена, в Финляндии большинство интеллигенции, а там более, людей высшего общества, разговаривали и писали в основном на шведском языке. Риссанен принципиально не хотел его изучать. В частности, письма к Альберту Эдельфельту писал только на финском языке, и тот вынужден был ему отвечать также на финском, хотя и свободно говорил по-шведски, и его род имел шведские аристократические корни.
Несмотря свою близость к простому народу, озабоченность его судьбой, его культурой и благосостоянием. Идеи Риссанена об улучшении положения народа, его материального благосостояния, не были деструктивными. Он не считал революционные потрясения полезными для своей страны, а был за своеобразный status quo, или равновесие в обществе. Поэтому он не мог понять почему, в 1918 году, когда Финляндия получила независимость, началась гражданская война. Ведь сила и крепость финского народа, как он считал, в его единстве, в крепкой культурной основе, в гармонии всех сословий общества.
Художник, в своих странствиях по миру, никогда не забывал о своей родине. Он прожил долгую и интересную жизнь. И финский народ остался ему благодарен, после его смерти, в 1950 году, прах его был перевезен из далекого Майами и перезахоронен у него на родине в Куопио.
Для нас его творческий опыт ценен тем, как развивалась в его творчестве тема простого человека из народа, интересен подход мастера к созданию синтетического, эпического по своему звучанию образа простого человека, и также как повлияли на него демократические идеи русской интеллигенции, в особенности, Льва Толстого. Ведь русский и финский народ – соседи, многое у нас в истории общего, но какие бы моменты, хорошие, или плохие не были у нас во взаимоотношениях, мы всегда должны стремиться к взаимопониманию и плодотворному сотрудничеству.

Литература
1. Безрукова М., «Искусство Финляндии. Основные этапы становления национальной художественной школы», М., Изобразительное искусство, 1986.
2. Безрукова М., «Скандинавская и финская живопись из музеев СССР», в журнале «Юный художник», 1990, № 10.
3. Безрукова-Долматовская М., «С.П.Дягилев и Финляндия. К 100-летию выставки русских и финляндских художников». В сборнике «Проблемы развития зарубежного искусства». Материалы XI научной конференции в память профессора М.В.Доброклонского. СПб, 1998.
4. Лисовский В.Г. «Академия художеств», Санкт-Петербург, 1997
5. «Мир искусства. К столетию выставки русских и финляндских художников 1898 года».” Palace editions”, 1898.
6. Суворова Л. «Финские академисты». В сборнике «Петербургские чтения 1998-1999», с. 472-475. СПб, 1999.
7. Stocker Clara “Paitaseta – Juho Rissanen elama”
8. Valkonen, Markku.Kultakausi, Porvoo, 1995
9. Vanderdoe, Kirk. “Northern Light. Nordic art at the turn of the century”. Yale University press, New Heyven, London.
8. Juho Rissanen ja suomalainen kansa. Juho Rissanen and the Finnish people.
Kuopion taidesmuseo 10.12.1997 – 8.3.1998
Atheneum 2.10 – 27-12.1998

Индекс цитирования.

Ээро Ярнефельт и Санкт-Петербургская Императорская Академия художеств

К вопросу о российско-финских художественных связях
II половины XIX века

Русско-финские культурные и художественные связи имеют длительную и интересную историю, которая берет свое начало еще в древние времена. Финны жили на берегах Невы еще до основания нашего города. Более тесные и целенаправленные контакты стали происходить с 1809 года, т.е. времени присоединения к России Финляндии. Для многих Петербург стал второй малой родиной. В 80-е годы XIX века их проживало в российской столице уже более 24 тысяч человек. Санкт-Петербург был вторым по численности, проживающих в нем финнов, городом после Хельсинки. Финны были представлены едва ли не во всех сословиях петербуржцев — от заводских рабочих и слуг в аристократических семьях до министров и фрейлин императрицы. Осип Мандельштам писал в «Шуме времени»: «Я всегда смутно чувствовал особенное значение Финляндии для петербуржца и, что сюда ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге». 1Он считал, что Финляндия для петербуржцев имеет какой-то особый смысл.
Императорская Академия художеств также не была в стороне от финско-русских культурных связей, ставших ко второй половине XIX века объективной исторической реальностью. Финляндия – страна с веками сложившимися культурными традициями, тщательно и бережно сохраняемыми ее народом. Уже с 1708 года рисование начало преподаваться в Финляндии в университете в Гельсингфорсе.
Официально рисованию стали обучать в Финляндии с 1708 года. За годы пребывания Финляндии в составе России возникали и развивали свою деятельность художественные учебные заведения. Рисование было в программе Гельсингфорского университета, ему обучались при Финском художественном обществе (с1848 года), где образовалась художественная школа, которая стала работать в Гельсингфорсе, а затем и в Або. Из этих учебных заведений вышло много талантливых художников, чье творчество оказало большое влияние на искусство Финляндии. Но у Финского общества художников средств на организацию преподавания на уровне Академии художеств не хватало, и поэтому многие художники совершенствовали свое мастерство за границей.
С. Петербургская Императорская Академия художеств не была единственным учебным заведением, где художники повышали свой уровень. Выходцы из Финляндии обучались также в Германии и во Франции. Но много будущих финских мастеров живописи, скульптуры и архитектуры обучалось и в Петербурге. Сроки пребывания этих студентов, будущих мастеров искусств в стенах Академии были различны, но обучением будущих специалистов не ограничивались взаимоотношения Императорской Академии художеств и финских живописцев и скульпторов. Они выставлялись в стенах Академии, им присваивались звания академиков, вручались медали за их произведения.
В августе 1826 года президент Императорской Академии Художеств А.Оленин получил циркуляр Департамента народного просвещения по случаю указа Сената «О порядке сношений с Финляндией», согласно которому упразднялась «Комиссия финских дел» и вводился статс-секретариат, иными словами – культурное развитие Финляндии, его самобытность становилось делом самих финнов. Статс-секретарем в Петербурге стал А.Армфельт, член организованного в Финляндии в 1846 году Финского художественного общества. По его предложению высоким покровителем общества был определен годовалый сын Александра II великий князь Александр Александрович. Передовая часть российской политической и общественной элиты (в частности граф Румянцев и князь А.Горчаков содействовала культурной самостоятельности Финляндии).
Официально императорская Академия художеств не контролировала художественную жизнь Финляндии, да и для самих финских художников «ее эстетические принципы и придворный дух были чужды непритязательным финским условиям»1. Современное им западное искусство давало более реалистические импульсы финским художникам. Взаимоотношения с Академией развивались в плане предоставления заказов на портреты и пейзажи, организацию выставок и продажу картин для продолжения образования за границей, большой вклад внесла Академия в празднование юбилея Финского художественного общества.
Не все финские художники прошли полный курс и завершили свое образование в Императорской Академии художеств, это зависело от той цели, которую они перед собой ставили. И только Гуго Бакмансон (1860-1953) – воспитанник Финляндского кадетского корпуса, а затем офицер лейб-гвардии Измайловского полка, ученик П.Чистякова и П.Ковалевского в ноябре 1899 года получил диплом классного художника за картину «Провожатый».
Среди финских художников, удостоенных звания академика, бесспорно ведущее место занимает А.Эдельфельт, чье творчество вывело изобразительное искусство Финляндии на мировой уровень. Человек уникальный по своей творческой энергетике, он работал в различных жанрах живописи – от официального парадного портрета и исторической живописи до жанровой живописи и лирического пейзажа. В 1878 году он был избран почетным вольным общником. В 1881 году за картину «Похороны ребенка»(1879) он избирается академиком. С 1895 года Эдельфельт – действительный член Академии художеств. Он получает заказ на исполнение портрета императора Николая II, а также приглашение вице-президента Академии художеств графа И.Толстого участвовать в числе двадцати русских художников на торжестве коронации Николая II на торжестве коронации.
Развитие российско-финских художественных связей характеризовалось периодами кульминаций и затишья.2 Особой интенсивностью они отличались в 1870-е годы. Это было обусловлено завершением строительства российско-финляндской железной дороги, что значительно облегчало для финских художников сбыт своих художественных произведений. Второй «пик» интенсивности культурно-художественных отношений падает как ни странно на конец 90-годов XIX века. Наиболее выдающееся событие этих лет – выставка русских и финских художников, состоявшаяся в 1898 году при активном содействии С.Дягилева и А.Эдельфельта в художественно промышленном училище барона Штиглица. В ней участвовали такие мастера как В.Бломстедт, А.Эдельфельт, М.Энкель, А.Галлен-Каллела, А.Гебхардт, П.Халонен, Э.Ярнефельт, Б.Лагерстам, В.Вальгрен, а также наши мирискусники. В том же году эта выставка была перевезена в Мюнхен. Она много дала для взаимообогащения культур наших стран, хотя была неоднозначно оценена современниками. В частности известный критик В.Стасов с присущим ему пафосом резко отозвался о картинах большинства наших и финских художников. Особенно не понравились работы А.Галлен-Каллела, но, в то же время полотно А.Эдельфельта «Прачки» было названо одним из лучших произведений выставки и было высоко оценено с точки зрения его идеи и художественного воплощения этой идеи. В денежном выражении оно было также высоко оценено (3000 рублей). Это была самая дорогая из картин, представленных на выставке. Сейчас работа находится в коллекции Государственного Эрмитажа.
В 1899 году был принят вызвавший бурю негодования в Финляндии и среди прогрессивной русской интеллигенции манифест, ограничивающий права Финляндии. Это нанесло ущерб художественным связям. Финские художники вынуждены были отказаться от сотрудничества с С.Дягилевым. Но интерес к искусству нашего северного соседа не угас, а наоборот возрос. С.Дягилев регулярно публиковал в журнале «Мир искусства» работы финских художников, обзоры, посвященные и архитектуре Финляндии. Процесс взаимовлияния и взаимообогащения наших культур не прекращался.
Яркой иллюстрацией этого процесса служит творческая биография одного из выдающихся мастеров живописи Финляндии Э.Ярнефельта.
Чтобы понять истоки его творчества, необходимо заглянуть в прошлое, проследить историю его семьи. Семейные корни Ярнефельтов берут начало от немецкого рода Келданк, представители одной из его ветвей переехали в Финляндию в XVIII веке и поселились в Саво, в Карелии. Дед Ээро Ярнефельта был помощником начальника полиции округа. Он жил в поместье Ховила, в Томаярви, был женат на дочери Йохана Моландера, епископа Порвоо. У них было восемь детей – четыре сына и четыре дочери, среди которых, Александр, отец Ээро, был младшим. После того, как он преждевременно скончался, поместье было продано с аукциона, и вдова с детьми переехала в Куопио, где они жили, находясь в стесненном материальном положении у своих родственников.
Аврора Ярнефельт хотела, чтобы ее сыновья стали государственными служащими, чтобы они способствовали продвижению финской культуры и противодействовали все возрастающей русификации Финляндии. Только младший сын Александр исполнил желание матери. Закончив в Финляндии кадетский корпус в 1853 году, он продолжил свое образование артиллерийской академии в Санкт-Петербурге, где учился вместе с Николаем Клодтом фон Юргенсбург, с которым он находился в дружеских отношениях. Александр знакомится с младшей сестрой Николая Клодта Елизаветой. Молодые люди полюбили друг друга и поженились. Для Матери Александра этот брак был неожиданным. Она всегда предупреждала своего сына о том, чтобы он ничего не имел общего с русскими и, надеялась на то, что у нее будет невестка из Финляндии.
Предки со стороны матери – Клодты – происходили из Италии. Представители одной из ветвей этого рода обосновались в Эстонии в середине XVI века.
Был приобретен замок Юргенсбург (чем объяснялась вторая часть фамилии – Клодт фон Юргенсбург). Семья переехала в Россию в начале XIX века, и, в конечном счете, обрусела.
Дядя Елизаветы – Петр Клодт был знаменитым русским скульптором, автором коней на Аничковом мосту памятников И.А.Крылову в Летнем саду и императору Николаю I. Ее отец Константин Карлович (1807-1879) был известным генералом, а также первым гравером по дереву в России, преподававшим в Академии художеств в Петербурге. Его дети были также художественно одарены. Михаил был известным художником, профессором Академии художеств, сестра Ольга была художником и обучала рисованию. Двоюродный брат Елизаветы, сын Петра Клодта Михаил был также известным художником.
Елизавета Константиновна и Александр Ярнефельт вступили в брак 22 декабря 1857 года. У них родилось 9 детей, и все они проявляли художественные способности. Очевидно, что талант к изобразительному искусству происходил от семьи матери, и взгляд матери на искусство повлиял на детей. Двое из ее детей стали художниками, так же как многие в их кругу. Как уже было сказано, Александр Ярнефельт был строгим человеком чести и принципов. Но это далеко не полная его характеристика. У него был также литературный и музыкальный талант, о котором свидетельствуют написанные им письма. В письмах Александра к своим детям с особой силой утверждается им мысль о важности образования и развития их способностей. Его письма свидетельствуют о его роли как отца и педагога, но они говорят о нежной любви к детям.
Первые годы после свадьбы Ярнефельты жили в Петербурге, затем в Пулково, т.к. Александр был офицером-топографом в Николаевской военной академии. К тому времени, когда появился на свет в Выборге Ээро (или Эрик, как его называли в семье) в 1863 году, у него уже были два брата, Каспер и Арвид. В начале Елизавета говорила со своими детьми по-русски, а Александр по-фински, но Елизавета стала учить финский сразу же после выхода замуж. Родители говорили друг с другом только по-фински, а не по-шведски, как было принято в аристократических кругах Финляндии. В Выборге старшие мальчики быстро обучились финскому языку, и Ээро не учил больше русский, т.к. у него была няня-финка. Хотя мать и ее младший сын не имели общего языка до тех пор, пока она не выучила язык своей новой родины. Это повлияло на ее отношения, которые не были такими тесными как с Каспером или Арвидом.
В 1870 году семья переехала в Хельсинки, куда Александр был назначен старшим офицером-топографом. Это означало более тесные связи с финско-говорящими кругами, и финский стал языком общения между матерью и детьми также. В дальнейшие годы Елизавета часто работала как переводчик, помогая своим детям: в частности Касперу, переводившему на финский язык русскую художественную литературу. Позже она много помогала Арвиду, кода он писал «Роман моих родителей» в трёх частях.
Развитие финского языка и культуры было основной целью и Александра Ярнефельта. Что касается Ээро Ярнефельта, то ему не была интересна учеба в школе. В пятом классе он стал интересоваться живописью, вдохновленный своим братом Каспером. Ээро восхищался учителем Каспера Хьялмаром Мунстеръелмом, чье влияние очевидно в его ранних работах. Ээро и Арвид обучались рисованию в школе рисования Финского художественного общества с 1874 года у Фредерика Ахлстеда. Вопреки интересам и характеру таланта Ээро, он окончил школу первым учеником и, очевидно, с отличными оценками.
У Александра Ярнефельта были свои планы относительно сыновей, чтобы они продолжали свою работу и заботились о благосостоянии своей страны как государственные служащие. Ээро, очевидно из-за своих идей о продвижении финской культуры, исходящей от родителей хотел стать учителем после окончания школы. Удивительно, однако, что его отец одобрил его увлечение искусством. Это тем более удивительно, с тех пор как не было способа определить меру таланта каждого из сыновей по их ранним работам. И Каспер, и Арвид и их брат Ээро были одинаково талантливы.
Но Александр смог увидеть в Ээро необходимые качества как представителя искусства молодой нации. Патриотизм, стойкость, справедливость общительный характер, возможно, это он видел в Ээро более чем в других своих сыновьях, таких же талантливых и интеллигентных. На взгляд Александра не следовать личному призванию, но ответить на вопрос как каждый человек в соответствии со своим талантом может наилучшим образом продвигать финно-язычную культуру и Финляндию. Личность Альберта Эдельфельта, его патриотизм и его всемирная известность повлияли на мысли Александра о занятиях своих сыновей. Это было время, когда впервые финские художники завоевали международную известность и признание. Основополагающей идеей в творчестве Ээро Ярнефельта стала идея подъема искусства Финляндии на международный уровень и прославления финской культуры.
В 1883 году Ээро Ярнефельт отправляется в С Петербург продолжить свое художественное образование в Императорской Академии художеств. Большинство финских художников в это время учились в Париже, где и Альберт Эдельфельт и Аксель Галлен-Каллела жили уже несколько лет. С.Петербург был естественным выбором для Ярнефельта по многим причинам, одна из которых была та, что его дядя Михаил Клодт фон Юргенсбург был профессором Академии. Пребывание Ээро у дяди и его расходы были умеренными, да и живя с родственниками он не чувствовал себя одиноким на первых порах. Практический аспект был не менее важен для Александра Ярнефельта, у которого в это время обучались в различных учебных заведениях четыре сына и три дочери.
Ээро Ярнефельту не понравился С.Петербург, официальная система обучения, существовавшая тогда в Академии. Но, в то же время это был период возникновения и расцвета искусства передвижников, к которым примкнул его дядя. М.К.Клодт одним из первых подписал манифест передвижников. Вместе с С.Воробьевым и А.Боголюбовым Клодт принимал участие в создании в Академии пейзажной живописи. Воробьев, Боголюбов и Клодт составили правила пейзажного класса. Эти художники подняли на новую высоту русскую пейзажную живопись, считая пейзаж не менее важным жанром в живописи для выражения передовых идей, волновавших русскую демократическую интеллигенцию того периода.
«Михаил Константинович Клодт был крупным художником-пейзажистом II половины XIX века, обладавшим ярко выраженной творческой индивидуальностью. Он оставил нам целый ряд интересных пейзажей, правдивых по содержанию, совершенных по мастерству исполнения, согретых любовью к родине и ее природе.» Он умел связывать в единое целое пейзаж и человека. Помимо таланта художника-творца, он обладал очень редкими в нынешние времена качествами: совести, чести и гражданского мужества. Как уже было сказано выше, он одним из первых примкнул к передвижникам, в то же время он защищал молодых художников демократического направления от реакционной администрации Академии. В 1873 году он отказался поставить подпись под документом, запрещающим молодым художникам участвовать в передвижных выставках. В 1874 году Клодт подписывает письмо-протест против клеветнического обвинения выдающегося русского художника-баталиста В.В.Верещагина в связи с его отказом от профессорского звания.
В то же время его поведение среди художников-передвижников также отличалось независимостью. Он открыто высказал свое мнение по поводу пейзажей А.Куинджи, выставленных на передвижной выставке в 1879 году. Передвижники обвинили его в том, что он сделал это в целях упрочения его положения в Академии. В ответ на это несправедливое обвинение, художник ушел из состава членов товарищества, оставив за собой право, экспонироваться на выставках объединения. Тот час же (хотя и в опосредованной форме) отреагировала передвижническая критика. В частности изменилось отношение глашатая передвижнических идей В.В.Стасова. В частности им была высоко оценена ранняя картина художника «Большая дорога осенью» (1863). Однако, в целом благожелательно отзываясь о картине «На пашне в Малороссии», Стасов там видит небольшой, но портящий впечатление недостаток, якобы шерсть вола слишком тщательно написана художником.
В такую художественную обстановку попадает молодой художник Ээро Ярнефельт. Какова же была его жизнь в Петербурге? В своем письме к брату Арвиду Ээро характеризует ее как «довольно унылую».1 Посещение лекций в Академии в течение дня и рисование по вечерам, кроме этого, рисование и музицирование – вор примерный распорядок дня Ярнефельта. Все же влияние академических занятий мы видим в многочисленных, технически совершенных штудиях деревьев. Самое главное, что было ему близко в России это те культурные, общественные идеи, идеи о реформировании общества, которые обсуждались его родителями и близкими семье людьми в салоне Ярнефельтов.
Удивительно, что в своем дневнике Ярнефельт никогда не упоминает ни одного русского художника по имени, исключение составляет Дягилев, с которым он спорит по поводу вопроса, связанного с Львом Толстым, но не по поводу изобразительного искусства. Вот, что он пишет в связи со своим визитом в С.Петербург в 1897 году: «Много воспоминаний молодости приходят на ум. Но они настолько печальны — о потраченном впустую времени и потерянной молодости. Почему люди видят так поздно свет в своей жизни? Эта ложная самоуверенность, которая не позволит собраться и чувствовать себя скромным перед лицом высшей правды. Но некоторые люди понимают истину с самого начала. Единственная сила заставляет некоторых отойти от края поражения – сила воли. Те, кто приходит к этому, не видят другого выхода». Далее Ярнефельт упоминает «удивительный Эрмитаж», а также Рубенса, Тициана, Рембрандта и голландские пейзажи – как те ориентиры, которые должны быть у каждого настоящего художника.
При завершении краткого исторического обзора и анализе фактов биографии молодого Ярнефельта, возникает дополнительный вопрос о степени влияния Петербурга и учебы в Академии художеств на творчество художника. Некоторые исследователи (в основном финские) говорят об этом влиянии, как об очень незначительном. Есть, напротив, высказывания о том, что Ярнефельт был тесно связан с передвижниками вообще и даже с самим И.Репиным. В пользу первой точки зрения говорят высказывания самого художника (см. выше). Вторая точка зрения рисует уж слишком благостную (в прямом смысле) картину. Думается, что истина, как всегда находится где-то посередине. Свидетельства художника об «унылой жизни» не следует истолковывать однозначно и прямолинейно. Ярнефельт впервые приехал в Петербург в 1883 году и пробыл та вплоть до 1886 года. Если вспомнить биографию самого Михаила Клодта, то это были годы, предшествующие тяжелому периоду в его жизни. В 1880 году он уходит из Товарищества передвижных художественных выставок. В 1886 году его переводят на внештатную должность в связи с болезнью, а в 1894 году окончательно увольняют из Академии художеств.1 В эти году Клодт испытывает сильные материальные трудности. Возможно, атмосфера в доме дяди, возможно первые впечатления от Петербурга повлияли на молодого человека, на то, что его воспоминания проникнуты чувствами уныния и грусти. Можно сказать однозначно, что ему чужда была официальная атмосфера Академии художеств, но она тогда была чуждой для многих передовых и мыслящих деятелей культуры. В процессе обучения в Академии Ярнефельту чужды были бесконечные занятия: лекции, живопись, рисунок, бесконечные натурные штудии. Быть может, с точки зрения молодого художника, в этом было мало творческого. В то же время, как известно, его дядя, как руководитель пейзажного класса, очень ответственно относился к пейзажу, как к жанру живописи. Он воспринимал его не как этюд, а как законченное программное произведение. Поэтому он требовал от своих учеников сначала тщательно выполнить задуманный пейзаж в рисунке и лишь, затем приступать к живописи. В будущем это, несомненно, принесло пользу самому Ярнефельту. Ведь он, как и высоко оцениваемый им Альберт Эдельфельт и другие финские художники того времени на первое место ставил реализм в искусстве. Стремление к реалистическому отражению действительности было характерно не только для русского, но и для всего европейского искусства: реалистическое отражение окружающего мира проповедовала и Дюссельдорфская академия, столь популярная в Европе и у финских художников в частности, реализм и как одно из его проявлений – импрессионизм был во Франции. И его влияние испытали на себе финские художники и Эдельфельт, и Ярнефельт, который после Петербурга отправился в Париж совершенствовать свое живописное мастерство.
Можно согласиться с финским исследователем1, что русская культура в целом оказала глубокое влияние на духовное развитие Ярнефельта через его семью, прежде всего, через чтение произведений русской литературы. Другое дело, что творчество Ярнефельта не было декларативным, как у многих передвижников, оно было лишено острой социальной направленности. Его картины ни к чему не призывали и не будили ни чью совесть. Исключение составляет картина «Лес жгут»(1893)(в искусствоведческой литературе советского периода она получила название «Подневольный труд»), где можно увидеть социально- обличительные мотивы. Социально-обличительный момент усматривал в ней и А.М.Горький. Есть по поводу основной идеи этой работы и другое мнение. Для финского искусствоведа С.Синисало главное то, что эта картина служит прекрасной исллюстрацией мысли французского художника Бастьена Лепажа о символической связи человека и природы.2 Но Ярнефельт, прежде всего, — лирик. Близость природы и человека – вот основной, определяющий момент в его пейзажах, что сближает его творчество и творчество Михаила Клодта. Ярнефельт был наиболее последовательным реалистом в финском искусстве. Для его творчества характерна не только точность изображения природы своей родной страны, ее людей, но через реалистические пейзажи, портреты людей, жанровые композиции, он воспевает свою страну и свой народ. Примером могут служить такие работы мастера, как «Июльский полдень»(1891), «Прачки на берегу» (1889),»Возвращение домой» (1903), «Портрет Матильды Вреде» (1896). Можно считать применимой и к его творчеству формулировку своей личной жизненной позиции выдающегося финского художника Акселя Галлен-Каллела: «Я всегда могу достигнуть той точки, когда моя страна была бы удовлетворена моими достижениями, но мои амбиции зовут меня дальше: все или ничего, первый или последний. Это мой взгляд на мир, который я хочу пронести через всю свою жизнь»3. Идея высокого гражданского служения своей нации, своему народу – это, наверное, то основное, что художник почерпнул из русской культуры и духовной жизни, и что сближало и поныне сближает наши культуры наших народов.

Литература

1. Безрукова М., «Искусство Финляндии. Основные этапы становления национальной художественной школы», М., Изобразительное искусство, 1986.
2. Безрукова М., «Мир Галлен-Каллелы».В журнале «Юный художник», 1990, № 5, с 35-41.
3. Безрукова М., «Скандинавская и финская живопись из музеев СССР», в журнале «Юный художник», 1990, № 10.
4. Безрукова М., «Певец финского народа», в журнале «Культура и жизнь», 1961, № 10, с 39-40.
5. Безрукова-Долматовская М., «С.П.Дягилев и Финляндия. К 100-летию выставки русских и финляндских художников». В сборнике «Проблемы развития зарубежного искусства». Материалы XI научной конференции в память профессора М.В.Доброклонского. СПб, 1998.
6. Березина В., Альберт Эдельфельт и его произведения в Государственном Эрмитаже и других музеях СССР». Ленинград, издательство Государственного Эрмитажа, 1963.
7. Березина В. «О двух рисунках Эдельфельта». Сообщения Государственного Эрмитажа. Выпуск 28. Ленинград 1967.
8. Беспалова Л. «Очерки о жизни и творчестве русских художников II половины XIX века. Т. I». М, 1959
9. Левинсон А. «Аксель Галлен». Суждение о характере творчества и произведениях художника». СПб, 1908
10. «Мир искусства. К столетию выставки русских и финляндских художников 1898 года».” Palace editions”, 1898.
11. Суворова Л. «Финские академисты». В сборнике «Петербургские чтения 1998-1999», с. 472-475. СПб, 1999.
12. Eero Jarnefelt. Finland Ateneum art museum. Helsinki, 2001
13. Martin, Timo, Siven, Douglas. “Akseli Gallen-Kallela. National artist of Finlandia.”. Finland, 1985.
14. Valkonen, Markku.Kultakausi, Porvoo, 1995
15. Vanderdoe, Kirk. “Northern Light. Nordic art at the turn of the century”. Yale University press, New Heyven, London.
В работе была также использованы материалы, взятые из интернета:
• http://finland.ice-nut.ru/finland07502.htm
• http://www.phespirit.info/pictures/finland/g005.htm
• http://www.fennoscandia.ru/scan/30030401.html

Индекс цитирования.

Удивительное рядом

     В мире много привычного, которое мы не замечаем:  здания, улицы,  деревья, памятники, проезжающие мимо машины – все то, что окружает нас постоянно, являясь частью нашей жизни. Это все оцениваешь только тогда, когда вдруг что-то выпадает из этой цепочки вещей и явлений.

Я люблю Павловск, с ним у меня многое связано. Он захватывает меня полностью – начиная с первого глотка чистого, напоенного всеми запахами леса, воздуха,  флоры и фауны парка: деревьев, трав,  всех его живых обитателей, прыгающих по деревьям, плавающим, прорывающим подземные ходы, и, заканчивая, его, такими естественными, прекрасными как сама природа,  великолепно  интерпретированными человеческим гением, пейзажами-картинами, дворцовыми интерьерами, парковой скульптурой и общей атмосферой ансамбля в целом. Созданный выдающимися художниками, мастерами живописи, скульптуры, архитектуры, садово-паркового искусства, он, как будто, сам по себе призван вдохновлять, и вдохновляет на творчество.

За многие годы мне стал знаком каждый его уголок, но, каждый раз, при встрече с местами, милыми твоему сердцу, они становятся тебе еще ближе. И, в то же время, открываешь для себя что-то новое. Этим новым, в одно из посещений дворца, стал, для меня, мемориальный кабинет директора Павловского дворца-музея Анны Ивановны Зеленовой, расположенный в одном из дворцовых флигелей. Сюда приходят не для того, чтобы полюбоваться изяществом и художественным мастерством оформления залов, а отдать дань памяти этому поистине выдающемуся человеку, без которого невозможно было бы возрождение подлинного сокровища нашей культуры и любимого места столь многих людей, его посещающих.

Здесь есть то самое, что является основной сущностью любой мемориальной музейной экспозиции – эффект присутствия, дух подлинности, то что характеризует данного человека. Это атмосфера захватывает всех, начиная со смотрительниц музея, которые встречают любого посетителя мемориального кабинета, как дорогого гостя, и заканчивая директором музея, который, проводя экскурсии для почетных гостей музея-заповедника, всегда приводит их в этот кабинет. Здесь все настоящее, все рассказывает об Анне Ивановне, как о незаурядной личности. Обставлен кабинет со строгой простотой – большой письменный стол, книжные шкафы, книги, на стенах фотографии, рассказывающие о ней, на столе, бумаги, чертежи, набор чертежных инструментов, которыми она постоянно пользовалась. Большой живописный портрет Анны Ивановны, а также  пейзаж Павловского парка, выполненный на ткани одним из ее воспитанников, — вот, пожалуй, все, что можно отнести к предметам «роскоши». К Анне Ивановне относятся здесь, как к близкому человеку. И, на самом деле, внешне, она производила впечатление обычного человека, каковым она себя и считала. Она просто занималась своей любимой работой, и, в трудное время для нашей страны, просто выполняла свой долг, старалась быть максимально полезной. Но по прошествии десятилетий, становится ясным, что, сделанное ею, было, как будто предначертано свыше. Ей, этой хрупкой, не крепкого здоровья женщине, но, отличающейся, поистине стальной волей,  пришлось сделать многое. Об этом начинаешь думать, стоя в коридорах дворца перед огромными, больше человеческого роста фотографиями руин дворца, сделанными сразу же после войны. А комментарии к этим снимкам, — выдержки из дневников Анны Ивановны Зеленовой.

Какая она была, война? Можно вспомнить мудрые слова выдающегося писателя и поэта Константина Симонова, о том, что она разная. Солдат в окопе, видит одно, командующий войсками генерал, другое, мирное население – третье. А какова же была война для музейных работников? Я смотрю на фотографию, опубликованную в книге воспоминаний Аделаиды Елкиной (приемной дочери А.И.Зеленовой)  об Анне Ивановне. На ней запечатлены четыре женщины – это Елена Николаевна Элькин – директор Летнего сада, Анна Ивановна Зеленова – директор Павловского дворца-музея,  Марина Александровна Тихомирова – хранитель Петергофа, Евгения Леонидовна Турова – директор дворцов-музеев и парков Царского Села. Под фотографией подпись – «непобедимое блокадное братство». Они стоят, как бы стеной, тесно прижавшись, друг к другу, возможно, радуясь очередному дню, прожитому с пользой, глубоко веря в нашу победу. Тогда, как и сейчас, большинство искусствоведов и музейных работников были женщины, они вынесли на своих плечах все тяготы войны.

Анна Ивановна Зеленова – одна из них. Ее жизнь, заполненная работой, заботой о своих друзьях и близких людях, выполнением своего человеческого и профессионального долга перед Родиной, казалось бы, с точки рения ее самой, вполне нормальная и обычная. В то же время,  она необычна настолько, что на ее основе можно создать художественный фильм, по динамике, накалу страстей, насыщенности событиями, не уступающий тем современным фильмам, которые выдвигают на самые высокие награды.

А, в самом деле,  есть фильмы о трудовых подвигах рабочих,  героическом труде ученых, мужестве солдат, работников милиции, спортсменов, альпинистов и т.д. Но еще не создана кинокартина, монументальная по своему звучанию, воспевающая  героизм людей одной из самых мирных профессий – музейных работников, хранителей культурного достояния нации.

Она пришла работать в Павловский дворец-музей в 1934 году, еще совсем юной девушкой, но уже полностью сформировавшимся человеком, прошедшим серьезные жизненные испытания. Родилась в простой семье. Отец – рабочий-механик, специалист по паровым котлам, мать – очень искусная портниха. В семье ей были привиты очень важные жизненные принципы – честность, трудолюбие, любовь к людям, любовь к знаниям и к учебе. Всю жизнь она постоянно училась, а затем делилась своими знаниями и опытом с другими людьми. Это была учеба в  немецкой школе Петершуле, в которой давались отличные навыки черчения. Впоследствии они ей пригодились, когда тяжело заболел отец, и надо было зарабатывать на жизнь, чтобы помогать семье. Как и все талантливые люди, Анна Ивановна, была талантлива во всем. В детстве и юности она посещала балетную и драматическую школы-студии. Занималась в художественной школе и на режиссерских курсах, обучала неграмотных чтению и письму. Как и ее отец, она обладала незаурядными инженерными способностями. Два года она училась в машиностроительном институте. Затем ее всецело охватило стремление к изучению гуманитарных наук и истории искусства. Она училась  в Университете на языковедческом отделении по специальности «искусствоведение», затем на литературном факультете педагогического института им. А.И.Герцена  на вечернем отделении. После учебы на курсах пролетарских экскурсоводов, она разработала много методических пособий для экскурсий по городу, сама проводила эти экскурсии.

В Павловске она  быстро заявила о себе. Через короткое время ее попросили провести для сотрудников музея показательную экскурсию. Вскоре, она стала научным сотрудником музея, а, затем, заведующей научным отделом. Она была, поистине, неутомимым работником. Она писала методические пособия для экскурсоводов, под ее руководством формировались музейные экспозиции (в частности, в павильоне Роз, павильоне Крик, разрушенном во время войны). И, самое, важное, что она сделала в то время – сделала очень много работы по инвентаризации предметов, хранящихся в музее, библиотеки Росси, а также под ее руководством была проведена архитектурная инвентаризация музея. В 1940 году сюда была направлена на практику группа студентов дипломников Академии художеств, для зарисовок и обмеров. Это было очень актуально для тех лет. Несмотря на то, что все музеи, дворцы, частные коллекции были национализированы, объявлены народным достоянием, они находились в весьма плачевном состоянии, будучи расхищаемы теми, кто находился тогда у власти или занимал высокое положение. Эти люди рассматривали культурные памятники и произведения искусства, как свою собственность, которая продавалась за границу, дарилась, давалась в виде взяток, или просто изымалась для обустройства  собственного быта. Известен факт, когда Павловский дворец приезжал известный писатель-классик Алексей Толстой, обласканный нашим правительством, чтобы выбрать для своей дачи в Детском селе что-то подходящее из мебели. Нужно было иметь мужество, чтобы совершить поступок, который совершила Анна Ивановна. Она собралась с духом и напомнила мэтру о том, что, он, по всей видимости, ошибся дверью, а то, что он здесь видит, это не склад его личных вещей, а принадлежит государственному учреждению.

Способности Анны Зеленовой вскоре были оценены по достоинству. Ее пригласили в формирующийся коллектив, создающегося нового музея истории Ленинграда, для которого было выделено помещение особняка Румянцева на Английской набережной. Перед сотрудниками музея стояла цель – организовать большой, необходимый для города музей. Для этого были необходимы талантливые люди с организаторскими способностями, какой и была Анна Зеленова.

Но настоящим испытанием для нее стала эвакуация произведений искусства из Павловского дворца-музея, куда она вернулась летом 1941 года, почти сразу же после войны, в качестве уполномоченного по эвакуации культурных ценностей представителя управления по культуре при Ленгорисполкоме.

Несмотря на то, что еще в 1936 году приказами Управления дворцами и парками Ленсовета была создана специальная комиссия, которая разработала план разгрузки музейных ценностей на случай чрезвычайной ситуации, ситуация, сложившаяся в Павловском дворце в начале войны, была совсем не простая. Был общий настрой руководства музея на консервацию музейных ценностей, и, все, что можно было, перенесли на первый этаж. Но никто еще не мог осознать размеров надвигающейся опасности, никто даже не мог представить, что бомба попадет в сам дворец. Две недели, так необходимые для сборов и упаковки были потеряны. И тогда Анна Ивановна принимает решение об эвакуации всего, что можно эвакуировать, и тщательном захоронении того, что нельзя было увезти. Так была спасена представляющая огромную ценность коллекция античной скульптуры Павловского дворца. Она была спрятана в подвалах и замурована, а чтобы скрыть то, что стена, на самом деле новая, ее забрызгали раствором и грязью. Благодаря стараниям Анны Зеленовой эта коллекция дошла до наших дней невредимой. Много скульптуры было зарыто в самом парке. И вся эта работа была сделана, преимущественно, силами местных жителей, не ушедших на фронт – стариков, женщин, детей-подростков! Но это было еще не все. Предстояло еще решать проблемы, связанные с отбором, упаковкой и транспортировкой предметов, предназначенных для эвакуации. Параллельно с этим научные сотрудники занимались зарисовками тканей, предметов интерьера, архитектуры дворца, именно эти бесценные документальные зарисовки помогли потом в восстановлении музейной экспозиции. Сама Анна Ивановна делала постоянные хранительские обходы, с подробным описанием увиденного. И все было в полном порядке, все было зафиксировано с предельной точностью, это ценно вдвойне, если учесть те условия, у которых делалась эта, поистине титаническая работа – грохот снарядов, постоянные отключения электричества, предельно сжатые сроки. Часть экспонатов была эвакуирована в Горький (Нижний Новгород) и Сарапул. Но большинство экспонатов хранилось в подвалах Исаакиевского собора. Анна Ивановна ушла из Павловска 15 сентября 1941 года, когда немцы уже входили в город. До Ленинграда был долгий и мучительный путь пешком. А затем последовали 900 дней блокады, ожидание победы  и работа  в Исаакиевском соборе.

К 60-летию Победы в подвалах Исаакиевского собора была открыта выставка «Чтобы помнили». Она  была посвящена пригородным дворцам-музеям, чьи экспонаты хранились там. В экспозиции была освящена и деятельность Анны Ивановны Зеленовой. Хранить эти экспонаты было далеко не просто. Подвалы были сырыми и не отапливаемыми, в некоторых из них была вода. Приходилось использовать каждых теплый погожий день для того, чтобы просушить экспонаты. Так, к примеру, между колонн Исаакиевского собора были протянуты веревки, на которых сушились старинные ковры.

Анна Ивановна вернулась в Павловск только зимой 1944 года. Есть фотография, сделанная, ею самой, и ею же самой и названная «Слезы дворца». Это – кусочек оплавленного свинца в крыши горящего дворца, как будто слезы ее самой. Но, прежде всего, она была человеком действия. А, действовать нужно было не раздумывая. Самое, главное, нужно убедить соответствующие организации в крайней необходимости восстановления дворца и парка. И она это сделала с присущими ей напором и убежденностью. Ведь, если вчитаться в ее отчет о первом послевоенном хранительском обходе, с точки зрения обычного человека, становится ясно, что дворца фактически нет, но тут же, во второй части своего рапорта, она с неумолимой настойчивостью приводит перечень сохранившихся деталей и предметов из дворца, по которым можно его восстановить. Следующими задачами были провести консервацию, т.е., защитить то немногое, что сохранилось, а для этого необходимо было в самые кратчайшие сроки восстановить кровлю дворца. Чтобы это сделать, нужна была самая лучшая строительная техника. В управлении по строительству аэродромов был такой один единственный строительный кран, заполучить который не представлялось никаких возможностей. И тут Анна Ивановна использует все свои связи, даже случайные, апеллируя к человеческим чувствам.  Случайно, в трамвае она встречает знакомого солдата, по довоенной специальности он был скульптором.. Этот солдат служил в частях Государственного аэродромного управления. Он подсказал, как записаться на прием к инженер-капитану Государственного управления аэродромного строительства НКВД С.М.Сапгиру, который, как оказалось, очень любил Павловск. В Павловском парке до войны он и его будущая жена любили гулять. Но при всем желании как-то помочь Анне Ивановне, он не мог принять такое ответственное решение, и тогда, эта смелая женщина, сказала ему, что все равно, добьется своего любыми путями, хотя бы даже дело дошло до беседы с всесильным главой НКВД Берией. И тут С.М. Сапгир, видя целеустремленность и настойчивость Анны Ивановны, подсказал, к кому именно надо обратиться по этому вопросу в Москве, сделал все, чтобы она попала к Л.Б Сафразьяну, заместителю Берии, человеку суровому, властному, но, умеющему ценить преданных идее людей. Как великий мастер убеждать людей в правоте своего дела, Анна Ивановна добилась необходимой помощи.

Помимо дворца, превращенного в руины, парк, над которым трудилось несколько поколений художников, архитекторов, садоводов, был искалечен и обезображен фашистскими варварами. Уходя, они его заминировали. Каждый день при разминировании парка гибли саперы, среди которых было очень много молодых девушек.

Предстояла кропотливая работа по реставрации интерьеров дворца, созданию музейной экспозиции, восстановлению парковых насаждений. Вот, где пригодились ценнейшие документальные материалы, спасенные во время войны, а также записи, планы и зарисовки, сделанные самой Анной Ивановной и ее сотрудниками. Например, по тщательно сделанным рисункам декоративного убранства интерьера, выполненными Т.А.Баженовой, были восстановлены ткани штор, обивки мебели, знаменитый балдахин над кроватью императрицы Марии Федоровны.

Тысячи деревьев в парке были безжалостно спилены, новые деревья высаживались на месте пней старых. Соответственно, подбирались породы деревьев.

Помимо научных проблем, на директора, в буквальном смысле слова, навалились не только хозяйственные проблемы (например, как и где достать деньги, стройматериалы для восстановления дворца и парка), но и чисто бытовые, житейские проблемы. После войны люди недоедали, очень трудно было достать дрова для обогрева помещений, не было необходимых в повседневном быту вещей. А она отвечала не только за себя и за свою пожилую мать, но взвалила на свои плечи заботу о своих сотрудниках. Она постоянно ходила пешком в город, привозила на саночках продукты, поскольку только у нее был спецпропуск на проезд из Павловска в Ленинград, договаривалась с местными жителями насчет молока от их коров, чтобы как-то поддержать больных, ослабленных сотрудников, а также их детей.

Параллельно с этими повседневными хозяйственными заботами, нужно было решать принципиальные вопросы, касающиеся будущей музейной экспозиции, методических разработок  для будущих экскурсий, привлечения высококвалифицированных кадров. Она сумела сплотить, окрылить идеей коллектив больших мастеров, профессионалов своего дела. Вместе с Анной Ивановной работали такие выдающиеся мастера своего дела как архитектор Федор Федорович Олейник, Анатолий Владимирович Трескин- художник от бога, не мысливший себя без кистей и красок, Наталия Ивановна Громова, осуществлявшая контроль за качеством реставрации, Михаил Маркович Козлов, опытнейший мастер, возглавлявший бригаду паркетчиков, Виктор Яковлевич Евсеев – мастер обойных и драпировочных работ. Ей помогали единомышленники – Николай Викторович и Зоя Андреевна Вейс, Станислав Владимирович Трончинский, Ивановна. Очень непростые отношения были у Анны Ивановны с Анатолием Михайловичем Кучумовым – главным хранителем музея, но под его руководством был разработан экспозиционный план залов Павловского дворца. Он идеально чувствовал каждый предмет в экспозиции, знал историю каждой вещи, обладая великолепной зрительной памятью, он мог определить, откуда попала к нему в руки та или иная вещь, он знал, что хранится в ведущих мировых музеях, побывав там, или тщательно изучив их альбомы и каталоги. Вместе с Анной Ивановной Зеленовой они делали одно большое и нужное всем дело.

В сложнейшей дискуссии Анне Ивановне удалось отстоять свой план восстановления дворца, а именно, в том виде, в каком он существовал уже при Марии Федоровне. Среди серьезных оппонентов Анны Ивановны была крупный специалист по античному искусству и архитектуре Анна Петровна Чубова. Она настаивала на восстановлении только центрального, созданного по проекту Ч.Камерона,  корпуса дворца. С большим трудом, используя присущие ей мастерство убеждения и чувство такта, бесконечно уважая заслуги А.П.Чубовой, А.И.Зеленова  провела в жизнь свой план реставрации дворца, предусматривающий восстановление галерей Винченцо Бренны.

Дворец и парк постепенно возрождались, превращаясь из руин в те дворец и парк, которые люди знали до войны.  И, вот, эти результаты, достигнутые титаническим трудом, могли бы быть сведены на нет. Кто-то в верхах нашел более «полезное» применение «пустующему» зданию и огромным угодьям. Выдвигались идеи размещения во дворце зоотехникума, туберкулезной больницы для детей, военно-морского училища. Анна Ивановна желая обрести моральную поддержку, обратилась с письмом к академику Игорю Эммануиловичу Грабарю. Опасность для музея была серьезная. История полна печальных страниц, когда, таким образом, практически уничтожались музеи. Предметы распределялись по другим музеям, а здания, использовавшиеся не по назначению, приходили в полный упадок. Плоды этого «рачительного» использования музейных площадей мы видим и сегодня на примерах Гатчинского дворца и Александровского дворца в Царском Селе. Но, наверное, все-таки свершилось так страстно желаемое и долго ожидаемое чудо, миновала и эта опасность, и в 1956 году были торжественно открыты первые десять залов дворца. К 1970 году дворец был восстановлен полностью. Чтобы посмотреть это рукотворное чудо. Выстраивались огромные очереди к кассам. Восстановлены были не только дворец и парк, восстановлен был и сам дух Павловска. Все здесь было пронизано искусством. Во дворце работали студии по изучению истории искусства, литературный кружок, театральная студия, приезжали с концертами знаменитые на  всю страну артисты – Игорь Ильинский, Любовь Орлова, Юрий Визбор, еще студенткой здесь начинала выступать с концертами Елена Образцова. В это самое время, считавшееся стабильным и спокойным, когда самые основные, болевые проблемы для дворца были решены, и, он стал, выражаясь современным языком, известным туристическим «брэндом», тогда она стала не нужна. Новое время, именуемое эпохой застоя, порождало потребность в новых людях – не деятельных и самоотверженных, а спокойных и удобных, не выходящих за рамки инструкций и распоряжений, и, желательно близких к партийным кругам. В 1978 году  Анну Ивановну освободили должности директора музея и перевели на культмассовую работу, а в 1980 году ее не стало. Она умерла на боевом посту, в Павловском дворце, выступая на партсобрании.

Не мысля своей личной жизни, которой, с точки зрения обычного человека у нее и не было, она совершила не только научный, но и человеческий подвиг. Эти две стороны ее бытия были тесно переплетены. В результате работы по возрождению дворцово-паркового ансамбля, ею была открыта и разработана методика консервации и реставрации культурных объектов, разрушенных во время войны. Годы спустя, когда в научных кругах решили присвоить по результатам ее работы докторскую степень без защиты диссертации, она поступила, как настоящий гражданин и патриот, заявив, что никогда не зарабатывала для себя материальных благ на бедствиях своего народа.

Ее человеческий подвиг – это подвиг любви к Родине и своему народу, выраженный в том, что она сумела отстоять, возродить, и вернуть ему самое главное – его культурное достояние. Она боролась за Павловский музей-заповедник до войны, когда считалось, что такой неуравновешенный и бездарный правитель, каким было принято считать Павла I, вовсе не нуждался в увековечивании его памяти. И, все, что создано было по его заказу (как, впрочем, и по воле других венценосных заказчиков), это было создано не благодаря им, а вопреки. Талантливые мастера из народа, вопреки царившему тогда гнету и произволу, проявляли свой яркий творческий талант. Под руководством этой хрупкой женщины, обладающей совсем не женскими волей и целеустремленностью, дворец и парк восстали из руин и из пепла. И сейчас, вернувшиеся к людям, они продолжают жить той жизнью, которая  была дана им их создателями, которую она как бы вдохнула в них, возродив эти шедевры для потомков. Результатом долгого и упорного труда руководимого ей музейного коллектива, явился не бездушный новодел, который имеет место быть в наши дни, как результат, так называемых реставраций, а возрожденный дух эпохи. Приходишь к мысли о том, что если император Павел I и его супруга Мария Федоровна оставили после себя  такую память в виде таких подлинных жемчужин, каковыми являются дворец и парк, то им стоит за это поклониться.

Анну Ивановну, сотрудники музея не забывали никогда, но почему-то именно сейчас, в последние десятилетия ее личность, ее жизнь и деятельность вызвали новую волну всеобщего внимания. Годы перестройки, экономических реформ, становления нового общественного самосознания, безусловно, способствовали этому. И деятельность директора музея сейчас, а особенно, какой она была в 90-е годы, по степени ответственности принятия решений в чем-то сродни деятельности в годы войны. Как восстановить пришедшие в запустение музейные объекты, где изыскать материальные средства, как договориться со спонсором и меценатом, в конце концов, какова должна быть пропаганда культурного и духовного наследия в наше время, когда всех интересует только материальное? Для этого нужно быть по-настоящему творческим человеком, каким была Анна Ивановна Зеленова.

Мы принимаем за истину, что, как правило, талантливый  и преданный своему делу человек  в нашей стране, остается не понятым своими современниками. «Большое» видится на расстоянии. Сейчас по прошествии уже почти тридцати лет со дня ухода Анны Ивановны Зеленовой многое сделано, чтобы увековечить ее память.  В 2005 году во дворце был открыт ее мемориальный кабинет, в Павловске в честь нее была названа улица, проводится конкурс на ее памятник, и она сама была названа человеком ХХ столетия. Но все то, что она сделала для людей, безусловно, достойно того, чтобы говорить об этом как можно чаще и добрым словом вспоминать этого светлого человека, вернувшего нам то удивительное, которое всегда рядом, и, которое никогда не хочется терять.

 

 

Использованные материалы:

Аделаида Елкина. Сделайте это для меня. Общество «Знание». С.Петербург. 2005

Интервью  с директором  Государственным музеем заповедником «Павловск» Н.С.Третьяковым.

http://www.stroy-press.ru/?id=4433

Материалы интернет-сайтов:

Культурный слой. Хранители. http://www.5-tv.ru/programs/broadcast/391/

Ирина Марчук. Любители Павловска выбирают памятник Анне Зеленовой. «Мой район»  http://www.mr-spb.ru/story/pushkn/story_3670.html

Союз музеев Росии. Экспозиции музея-заповедника «Павловск» http://www.souzmuseum.ru/news/2006/Ekspozicii_Muzejazapovednika_Pavlovsk.html?SID=9b1a17a2be9d38bb90a10c03c8e6c78d

Исаакиевский собор. Чтобы помнили. http://www.cathedral.ru/museum/exhibitions/remember

ГМЗ «Павловск» http://www.pavlovskmuseum.ru/museum/pavlovsk_history/poteri/






Индекс цитирования.

Архитектор Константин Тон и судьба одного из его творений. (Собор святой Великомученицы Екатерины в Царском Селе)

Лето 2006 года  я провел в Пушкине. Работая на пленере, я обратил внимание на большой строительный котлован, огороженный высоким забором  на месте центральной площади у Гостиного двора. Эта большая площадь  ограничена улицами Пушкинской, Московской, Оранжерейной и Леонтьевской. В центре ее стоял памятник Ленину. В 90-е годы рядом с ним был установлен памятный деревянный крест, надпись на котором повествовала о том, что на этой площади находился главный храм Царского Села — собор святой великомученицы Екатерины, созданный по проекту выдающегося русского архитектора Константина Андреевича Тона.

Как я узнал позже, вышеупомянутый котлован, который я увидел на площади, был вырыт именно в связи с археологическими раскопками фундамента  храма, призванных решить вопрос о восстановлении собора на прежнем месте, подобно тому, как был восстановлен Храм Христа Спасителя в Москве.

Автор проектов этих соборов – архитектор Константин Андреевич Тон – специалист, заслуги которого в области зодчества трудно переоценить. Он оставил богатое наследие. И поныне многие здания, архитектурные сооружения, созданные по его проектам, мы можем видеть на улицах наших городов. Он строил в Москве и Петербурге, Новгороде и Пскове, Казани и Томске. Храм Христа Спасителя и Большой Кремлевский дворец в Москве, Московский вокзал в Петербурге, церковь святых  апостолов Петра и Павла в Петергофе, Владимирский собор в Севастополе – вот далеко не полный перечень тех построенных мастером  зданий которые широко известны в нашей стране.

Неоценимы заслуги Тона и перед Российской Академией художеств, в стенах которой он, можно сказать, провел большую часть своей жизни: в начале как студент, затем как профессор, и в течение 17 лет (с 1854 по 1871гг.) в качестве ректора по архитектурной части. Помимо преподавательской и административной  деятельности Тон активно включился в работу по перестройке и улучшению самого здания Академии Художеств и его окружения. По его проекту были созданы одни из главных интерьеров – конференц-зал и библиотека (перестроенные впоследствии в середине 60-х годов XIX века под его наблюдением его учениками), а  также домовая церковь святой Екатерины (освящена в1837 году). Пристань у Академии Художеств со знаменитыми древнеегипетскими сфинксами, ставшими впоследствии одним из главных символов Санкт-Петербурга – также является творением этого мастера.

К.А.Тон был широко образованным человеком и в совершенстве знающим свое дело специалистом. Он был прекрасно подготовлен в Академии Художеств, где его учителями были А.Д.Захаров, А.Н.Воронихин, Тома де Томон, и где он провел 12 лет. После окончания Академии  в 1815 году он получил 2-ю золотую медаль за проект правительствующего Сената, что давало право на заграничное пенсионерство. Но, по ряду обстоятельств от него не зависящих, его поездка отложилась на 4 года. И только в 1819 году он отправляется в Италию, где глубоко изучает античное архитектурное наследие. Помимо Италии Тон некоторое время живет в Париже. Там он посещает занятия в Политехнической школе, где, по тем временам, наилучшим образом преподавались инженерно-строительные дисциплины лучшими специалистами в Европе.

Эти знания пригодились молодому зодчему на родине. К ним добавились разнообразные сведения о памятниках древнерусской старины. К.А.Тон был одним из первых наших архитекторов, который опирался на комплексное изучение мирового архитектурного наследия и творческое его применение в строительной практике. Он отошел от строгих догм классицизма. Новаторство метода К.А.Тона заключалось в  свободе логически обоснованного, не скованного канонами выбора решения.[11.180]

К.Тона можно считать основателем  такого стилевого направления в русской архитектуре как эклектика, опирающегося на метод «умного выбора» различных исторических стилей. По мнению А.П.Брюллова – современника и творческого единомышленника К.А.Тона, «архитектура есть, прежде всего, искусство распределять и комбинировать пространство».[11.168-183] Роль архитектора мыслилась как роль главного строителя и организатора. Строительство при нем не начиналось без инженерно-геологического обследования территории. В главу угла ставились поиск точного конструктивного решения и точный расчет, и как результат этого – экономичность строительства и эксплуатации здания, а также удобство и польза для людей, для которых оно и предназначалось. Внешний же облик здания, по мнению Тона, должен быть тот, который «приличен сущности дела».[13.49]

В те времена читалось, что все архитектурные стили, которые можно было создать, уже созданы. Появление этих стилей было обусловлено многими факторами : историческими, географическими, климатическими и пр. Они были подсказаны, разным народам опытом  строительства. В тоже время, классицизм мыслился  архитекторами того времени не как единственный архитектурный  стиль, приемлемый для зданий, различных по своему назначению. Жилище сапожника не должно походить на античный дом с перистилем, а прачечный сарай не уподобиться древнегреческим или древнеримским храмам  с портиками. Соответственно, внешний облик русского православного храма должен напоминать древнерусские церкви – храмы наших предков. Было положено начало тщательному изучению памятников Древней Руси. По инициативе А.Н.Оленина братьями Ефимовыми проводятся обмеры московских, владимирских, киевских памятников. По его же инициативе была предпринята экспедиция Академии наук под руководством К.М.Бороздина. Очень часто художники и зодчие вдохновлялись изображениями древнерусских памятников в пейзажах  Ф.Я.Алексеева, М.Н.Воробьева, А.Е.Мартынова, в московских зарисовках Д.Кваренги. Очень большую роль в обращении к нашей древней истории сыграл и тот всеобщий патриотический подъем, который был победой в Отечественной войне 1812 года. Появилась потребность в создании своего рода идеального образа древнерусского храма. В 1835 году К.А.Тон встретился с обер-прокурором Синода С.Д.Нечаевым, который по рекомендации А.Н.Оленина предложил архитектору собрать атлас образцовых церквей.

В первый атлас вошли проекты церквей К.А.Тона 1830-1834 гг. Второй атлас вышел в свет в 1844 году. К вышеупомянутым церквам были добавлены проекты деревянных и бесстолпных церквей. Но «зарождающаяся русская архитектурная наука руководствовалась концепцией заимствований, согласно которой, русское зодчество, трактовалось как конгломерат почерпнутых в иных архитектурах приемов и форм.»[13.91] В частности стиль древнерусских памятников архитектуры как бы подразделялся на несколько стилей. Помимо русского существовали, например ломбардский, византийский стили.

Тон творчески подходит к поставленной задаче. При своих обширных знаниях древних русских памятников он их не копирует слепо. Тоновские храмы можно  свести к нескольким типам – это крестово-купольный четырехстолпный храм, бесстолпный храм, церкви, сочетающиеся с притвором и колокольней. В то же время Тон отталкивается «не от конкретного образа, а от типа, созданного древними мастерами… он меняет пропорции планов церквей. Новые церкви имеют план в виде квадрата, в то же время планы древних памятников, как правило, были удлинены направлении восток-запад».[13.91]

Употребляя все свои знания и опыт архитектора и инженера-конструктора, он по-своему решал конструктивные задачи при строительстве храмов, делая условия пребывания людей в этих зданиях более комфортными, экономя в то же время строительные материалы. Тон стремится расширить внутреннее пространство храма за счет облегчения его конструкций, уменьшив толщину стен и пилонов, сокращается площадь опор. В помещении церквей Тон устраивает калориферное отопление, создавая, тем самым, дополнительный комфорт для прихожан.

Что касается декоративного оформления фасадов, многие детали Тон почерпнул из древнерусской архитектуры: арочки, кокошники, аркатурные пояса, лопатки, но симметрия, центричность планов, крупные членения фасадов, сопоставление крупных объемов, все это свидетельствует о влиянии классицизма.

Русский стиль – пишет коллега и единомышленник К.Тона И.Свиязев, — «способен к дальнейшему совершенствованию и развитию…» Он «относится к стилю древних русских имеет точно такое отношение, как стихи Пушкина, к Песне о полку Игоря, которая также писана по-русски, но как?»[13.94]

В русском стиле и был построен собор святой великомученицы Екатерины в Царском Селе. Проект ее был создан в 1831 году. Освящен храм был в 1840 году. До постройки этого храма главным храмом в Царском Селе была небольшая Знаменская церковь, построенная еще в 40-е годы XVIII века, расположенная рядом с Екатерининским дворцом и Императорским Лицеем. Возле этой церкви и сформировался торговый и деловой центр Царского Села. С годами значение Царского Села как императорской резиденции возрастало. Город расширялся. Население увеличивалось. Еще в начале века были срыты оборонительные валы по границам города и проложена современная Московская улица.

Маленькой Знаменской церкви для нужд местного населения не хватало. Поэтому императором Николаем  I было принято решение о строительстве большого кафедрального собора на 2000 человек, строительство которого финансировалось из царской казны.

Свои храмы Константин Тон умел идеально вписывать в окружающие ландшафт и городскую застройку. Место для собора св. Екатерины было выбрано на возвышенности в центре города. Высота самого храма позволяла его  воспринимать не только с близкого расстояния, что было очень важно. В частности, собор был прекрасно виден со стороны первой в России железной дороги от Петербурга до Царского Села и  построенной по проекту Тона железнодорожной станции.

Очень похожий по своему силуэту на храм Христа Спасителя в Москве, построенную до этого церковь святой Екатерины на Калинкином мосту в Петербурге, церковь святых Петра и Павла в Петергофе, при своих немалых размерах, он не казался подавляющим и массивным. Пятиглавый четырехстолпный, центрический в плане храм, о котором мы можем судить только по фотографиям, чертежам, свидетельствам современников, смотрелся удивительно легким. Композиция его фасадов не была перегружена декором.  Гладкая поверхность стен, была, как бы, прорезана узкими высокими окнами с полуциркульными завершениями, находящими отклик в силуэтах позакомарных перекрытий. Крупный арочный декор делал поверхность подкупольных барабанов более  рельефной и выразительной. Входы в храм были отмечены глубокими перспективными порталами с полуциркульными завершениями. Внутри в храме помимо главного алтаря  существовали еще два придела, появившиеся в 1852 году,: справа – святого Благоверного князя  Александра Невского, слева – святых равноапостольных Константина и Елены. Сохранился линейный рисунок иконостаса, который в натуре был высотой: 6,5 сажен(1 сажень равна 2,13 м) выполненный самим Тоном. Симметрия легкость и стройность пропорций, изысканность линий – все это роднит его с лучшими традициями искусства классицизма.[14.5]

Пятиярусный иконостас в свое время был позолочен. Иконы первого яруса были покрыты серебряными позолоченными ризами, собранными на народные пожертвования.

В ризнице собора хранился крест с мощами св. Федора Тирона и Варвары Великомученицы, образ с частицей мощей св. Авраама, ковчег с частицей мощей св.Великомученика Георгия Победоносца и ризы Пресвятой Богородицы,

серебряный потир с дискосом, крест и евангелие, хранящееся в ризнице — дар Императрицы Екатерины II Софийскому собору в 1783 году. Кроме перечисленных святынь и образов особенное внимание обращали на себя находящиеся в алтаре «Распятие» А.Ван Дейка и «Слава Богородицы» Паоло Веронезе.

Первоначально собор был внутри расписан в светлых тонах. Но при реставрации в 1894 году архитектором С.А.Данини, когда была возобновлена и позолота куполов, сильно пострадавшая при пожаре старого деревянного Гостиного двора, собор был расписан в темных тонах.

В  Царском Селе,  сочетавшем в своей жизни черты тихого уездного городка и блистательной петербургской столицы, Екатерининский собор занимал особое место, являясь крупнейшим приходским храмом города среди преобладавших в нем церквей дворцового и военного ведомств.

В этом соборе, в 1912 году крестили Льва Николаевича Гумилева, здесь был похоронен главноуправляющий Царского Села Яков Васильевич Захаржевский.

После 1917 года история собора превратилась в драму и логически шла к своему  трагическому концу. Эта глава в истории собора  была начата с гибели первого новомученика Петроградской епархии протоиерея Иоанна Кочурова – всю свою жизнь посвятившего пасторской и миссионерской деятельности, любимого своей паствой и высоко ценимого святителем Тихоном – первым Патриархом Всея Руси после восстановления патриаршества.

Через несколько дней после Октябрьского переворота, 30 октября 1917 года к Царскому Селу двинулись отряды вооруженных красногвардейцев, матросов и солдат. Население было в панике. Многие люди устремились в православные храмы, стремясь найти какое-то успокоение. Екатерининский храм был наполнен до отказа. После особого молебна о прекращении междоусобной брани протоиерей Н.И.Смирнов вместе с другими соборными священниками отцом Иоанном Кочуровым и отцом Стефаном Фокко совершили крестный ход вокруг храма.

Не встретив никакого сопротивления, отряды большевиков вошли в Царское Село утром 31 октября. Начался обход квартир и аресты офицеров. Священника Иоанна Кочурова арестовали, отвели на окраину города к Федоровскому собору, и там расстреляли якобы за то, что он молился о победе казаков.

Впоследствии отец Иоанн был похоронен  в Екатерининском соборе, а его безвинная гибель явилась причиной обращения Епархиального совета Петербургской епархии «К духовенству и приходским советам Петроградской епархии» о материальном вспомоществовании семье отца Иоанна Кочурова и семьям других погибших за веру священников. В 1994 году отец Иоанн Кочуров был официально признан новомучеником российским.

А дальше судьба собора , как судьба многих храмов в период советского богоборчества была предрешена. Первого  июня 1938 г. президиум Пушкинского райсовета возбудил перед президиумом Ленсовета ходатайство о закрытии собора и сносе «как не представляющего собой культурной ценности»… Ходатайство было удовлетворено. По постановлению президиума Леноблисполкома от 11 июля 1938 г. Екатерининский собор был закрыт, а спустя год — в июне 1939 г. — взорван.

По словам очевидца, белой ночью 5 июня 1939 года: «Внезапно раздался оглушительный взрыв. Собор подлетел вверх, приподнялся над землей, словно могучий русский богатырь поднялся со своего насиженного места, увлекая облако пыли за собой, и так же внезапно рухнул, как подкошенный, точно съехал на землю«.[15]               Второй храм Константина Тона постигла трагическая участь в результате бесчеловечного по своей сути политического акта. В этой связи  небезынтересно отметить факт искусствоведческого обоснования грубого, можно сказа акта вандализма. Легче всего было объяснить этот случай тем, что  постройки Тона не относятся к шедеврам русской архитектуры, а лишь выражением верноподданнических чувств и знаменитой триады николаевских времен – «самодержавие, православие, народность». Даже отношение современников к творчеству мастера было неоднозначным, даже вовсе несправедливым. В.В.Стасов называл  Тона грубым необразованным каменщиком, А.И.Герцен считал византийский стиль Тона «диким». В то же время его высоко ценили коллеги по Академии за высокий профессионализм. Именно, будучи ректором по архитектурной части, Тон особое внимание уделял преподаванию инженерно-строительных дисциплин. Он считал, что архитектурное проектирование не должно замыкаться только на рисовании фасадов. Будущие архитекторы проходили практику на строительстве Храма Христа  Спасителя. По достоинству заслуги зодчего были оценены зарубежными коллегами. Он был членом и членом корреспондентом ряда итальянских академий, а также почетным членом и членом корреспондентом Королевского института Британских архитекторов. Но именно первая точка зрения на творчество Тона была определяющей в 30-е – 60-у годы прошлого века. И только, начиная с  80-х годов XX столетия, архитектура Тона и  всего периода творчества мастера была объективно оценена.[8.251-259][12.160][11.168-183]

И вот теперь, в связи с археологическими раскопками храма святой Великомученицы Екатерины, мы опять столкнулись с проблемами исторической справедливости – справедливости к творению мастера, к труду которого проявили безразличие и неуважение, к людям, похороненным в этом храме, трудившихся на благо страны и города, где они жили, людям, отдавшим жизнь за веру и все то лучшее, что создало человечество, и, наконец, к простым жителям Царского Села, шедшим в храм в дни свих радостей и горестей. Храм решено восстановить к 2010 году, к 300-летию Царского Села по решению КУГИ, общества охраны памятников при материальной поддержке спонсоров. На  раскопанном фундаменте, который прекрасно сохранился со времен постройки храма, по архивным чертежам, найденным в московских архивах, будет построен новый храм, точная копия построенного Тоном. И, хотя по сути, это будет заново построенное здание, возможно и храм, и площадь вокруг него явятся символом пробудившейся человеческой совести, укрепившейся веры и народного единения.


Литература

 

  1. История русского искусства. В 13 т./Под ред. И.Э. Грабаря, В.Н. Лазарева и B.C. Кеменова. М., 1953–1969.Искусство первой трети XIX века // Архитектура. История русского искусства, Т.8 Кн.1, 1963.
  2. Всеобщая история архитектуры в 12-ти тт.,  т. 6,М., 1968, 536  c.
  3. Антонов В.В. Предки архитектора Тона. История Петербурга. 2002, № 3, c. 21-25
  4. Бестужева С. Памяти великого зодчего. Огонек, 1994, № 48-49, c.32-35
  5. Биографический очерк ректора архитектуры. К.А.Тона. В кн. Отчет Императорской Академии Художеств с 4 ноября 1864 года по 12 сентября 1865 года. С. 97 – 119
  6. Булгаков Ф.И. Храм Христа Спасителя в Москве. В журн. «Вестник изящных искусств». 1883. Т. I, вып.4. С. 623 -635
  7.  Город Пушкин. Историко-краеведческий очерк-путеводитель. Составитель Г.К. Козьмин. СПб, 1992, 318 c.
  1. Кириченко Е.И. К.Тон. В кн. «Зодчие Москвы», кн.  I, М., 1981, с. 251 – 259
  2. Лисовский В.Г. На рубеже Классицизма и эклектики. В журн. «Строительство и архитектура Ленинграда», 1981, №  8, с. 34 – 36
  3. Рудницкие Л. и М. Исчезновение бронзовых грифонов перед Академией Художеств. Старые годы. 1909, № 6, с. 336 – 337
  4. Славина Т.А. Константин Тон. Зодчество 3(22). Сб. Союза архитекторов СССР, М.,1989, с. 168 – 183
  5. Славина Т.А. Константин Тон (Зодчие нашего города), Л., 1982, 325 c.
  6. Славина Т.А. Константин Тон. Л., 1989, 376 c.
  7. Церкви, сочиненные архитектором, профессором архитектуры Академии Художеств, Константином Тоном, СПб, 1838, 35 c.

Материалы, почерпнутые в Интернете:

15.http://www.pushkin-town.net/.pushkin/rus/nowhram.htm (последний вход -07.05.2010)

16.http://www.spb300.osis.ru/vek19/F19/1831-1840/1840.shtml

(последний вход-   07.07.2010)

17. http://ru.wikipedia.org/wiki/Екатерининский_собор_(Пушкин) (последний вход-

07.05.2010)





Индекс цитирования.

К вопросу об истории учебно-просветительской деятельности Академии Художеств

«Живопись», «Скульптура», «Архитектура», «Воспитание» — эти слова можно прочесть в круглом дворе Академии Художеств, над каждым из входов в здание. Они являются подлинным ее девизом, как учебного заведения. Каждый год в Академический Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина поступают десятки студентов – живописцев, графиков, скульпторов, архитекторов, искусствоведов. Находясь, в стенах института они не только обучаются профессиональному мастерству, приобретают необходимые навыки,  но и общаются с преподавателями, многие из которых являются выдающимися деятелями искусства и культуры, учеными с мировым именем. Тем самым, для студентов создается благоприятная культурная среда, в которой и имеет место процесс их воспитания.

В то же время, воспитательная и учебно-просветительская деятельность Академии художеств, в прошлом, и теперь, Академического института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е.Репина, никогда не замыкалась только его стенами и студенческой аудиторией. Трудно переоценить тот объем учебно-просветительской работы, который делался в прошлом и делается сейчас с целью воспитать в людях любовь и трепетное отношение к искусству, поддержать сотни любителей изобразительного искусства в их желании овладеть основами художественного мастерства.

В настоящее учебно-просветительская деятельность Академического института им И.Е.Репина многопланова и многообразна. При Академии художеств и институте им. И.Е.Репина помимо подготовительных курсов для абитуриентов, желающих готовиться к поступлению в институт, существуют такие учреждения, как вечерние рисовальные классы и факультет повышения квалификации для преподавателей художественных учебных заведений. Их существование является как бы продолжением сложившейся давней исторической традиции, восходящей еще к первой половине XIX века.     Еще Павел Андреевич Федотов – выдающийся мастер русской жанровой живописи посещал вечерние рисовальные классы при Академии художеств с 1835 по 1841 год. У него был билет№ 241, дававший право посещать классы.[1] Как известно, П.А. Федотов стал художником-профессионалом не сразу. Он служил в лейб-гвардии Финляндском полку. Рисовал для себя, а также по просьбе своих товарищей-сослуживцев выполнял рисунки и карикатуры на однополчан. Решение серьезно заниматься искусством П.А.Федотов принял, как он считал, достаточно поздно, когда ему было 26 лет. Сразу же бросить службу в полку и поступить учиться в Академию, он, в силу материальных трудностей не мог, поэтому он занимался в  вечерних рисовальных классах в свободное от службы время, и пытался брать необходимое для своего творчества во время занятий в классах, а также во время работы с натуры.

Посещению классов способствовал и тот факт, что сам Финляндский полк был расквартирован на Васильевском острове, и П.А.Федотов мог выкраивать время от службы для своих занятий искусством. Известно также, что после приемных испытаний, П.А.Федотов был определен сразу же во второй класс – класс копирования оригинальных фигур. Т.е. учащиеся этого класса должны были копировать образцовые рисунки мастеров. Но, в процессе обучения, П.А.Федотов посещал классы от случая к случаю, выхватывая то, что ему было полезно

В точном смысле слова, рисовальные классы при Академии не были профессиональным учебным заведением. Посещение их было свободным. Собирались здесь, в основном, любители. Военные, купцы – люди самых разнообразных званий и чинов, бывали здесь. В начале 1830-х годов рисовальные классы посещал также и Н.В.Гоголь.

В истории учебно-просветительской деятельности Академии художеств особое место занимает сотрудничество с Обществом поощрения художеств (до 1875 года – Обществом поощрения художников), которое впоследствии стало называться императорским. В 1820 году три частных лица – статс-секретарь П.А.Кикин, князь И.А.Гагарин и подполковник А.И.Дмитрев-Мамонов основали Общество поощрения художников. К ним присоединились еще двое любителей – В.И.Киль и Ф.Ф.Шуберт. Эти пять лиц, и подписали 30 ноября 1821 года первые «Основные правила для руководства и деятельности общества». Общество имело целью распространение художественных произведений в массах публики путем выставок, организации художественных лотерей, организацию заказов на художественные работы.

.

1820-е – 30-е годы были трудными для Академии художеств в финансовом смысле, что отразилось и на ее учебно-просветительской деятельности. Президентом Академии был тогда А.И.Оленин. Очень много средств было при нем потрачено на строительство и реконструкцию зданий Академии художеств, улучшение быта студентов, учебного процесса. Поэтому, лишних средств для поощрения отличившихся студентов и выпускников не было. Общество поощрения художеств организовало от себя в дополнение к академическим медалям 3 медали для поощрения художников – одну медаль первого достоинства и 2 медали – второго. В 1821 году были отправлены за границу Карл и Александр Брюлловы. В 1827 году – Александр Иванов, в 1830 году – Н.Г.Чернецов и А.В.Тыранов. Общество также выделяло средства для путешествий по России. Общество поощрения художеств воспитывало за свой счет у некоторых профессионалов Академии различных молодых художников. Н.Г.Чернецов учился у Воробьева, Н.С.Крылов – у Венецианова, А.Н.Мокрицкий и Т.Г.Шевченко – у К.П.Брюллова.

В 1824 году Общество поощрения художеств устроило особый натурный класс, который существовал до разрешения посещать натурный класс в Академии всем желающим. Общество брало на значительные суммы (почти на 1500 рублей в год) билеты для посещения Академии художеств любителями искусства.[2]

Новый этап в учебно-просветительской деятельности Академии Художеств начался со второй трети XIX века. В 1839 году появилась рисовальная школа, созданная по инициативе министра финансов Е.Ф.Канкрина. В нее могли поступать дети из низшего сословия. Уклон школы был чисто технический. Общество поощрения художеств взяло ее под свое покровительство. В 1857 году Общество приняло ее целиком в свое ведение. С закрытием в Академии первых двух классов, в 1859 году в школу перешло много учеников Академии. Вместо 2-х рисовальных классов, класса скульптуры и класса черчения, образовалось 5 классов общего рисования и 10 специальных. Школу посещало 1000 учеников, там работало 15 преподавателей. Школа была единственной, где готовили к поступлению в Академию Художеств. Впоследствии были открыты филиалы этой школы в пригородах Петербурга (на Петергофском шоссе, Шлиссельбургском тракте). В 1870 году при школе был открыт художественно-промышленный музей, а с 1861 года организовывались пятничные рисовальные вечера. В 1868 году была составлена новая программа обучения. В школе существовало 2 отдела: общерисовальный и художественно-ремесленный. Программа рисовального отдела состояла из следующих ступеней:

1. Приготовительный

2.Рисовка плоских и круглых тел и тушевка

3.Рисовка орнаментов различных стилей с гипсовых образцов

4.Рисовка частей человеческой фигуры и маски гипса.

5. Рисовка карандашом с бюстов и цельных человеческих фигур с гипса.

6. Воскресный класс. Рисование карандашом с самой модели.

7.Письмо акварелью с оригиналов.

8.Письмо акварелью с натуры.

II. Художественно-ремесленный отдел. Ознакомление с ремеслами и техническими приемами каждого ремесла.

1.Черчение.

2.Композиция орнаментов.

3.Лепка из глины элементарных видов орнамента.

4.Резьба из дерева с гипса, деревянной модели и рисунка.

5.Гравирование на дереве и литография.

6.Живопись на фарфоре, фаянсе, стекле, эмалью на меди.

При школе существовали также музей и библиотека.

В разные годы школа при Обществе поощрения художеств располагалась в разных местах Петербурга. И.Е.Репин в своих воспоминаниях «Далекое близкое»[3] рассказывает о своих занятиях в школе. Тогда она находилась на Бирже, у Дворцового моста. Плату за занятия там брали относительно приемлемую, три рубля в год. Первая работа И.Е.Репина в школе, за которую он получил первый номер – рисунок отформованного в гипсе с натуры листа лопуха.

Преподавали тогда известные педагоги – П.И.Церм и Р.К. Жуковский, но наибольший успех имели занятия И.Н.Крамского. Он приходил только по воскресеньям, очень трудно было занять место, чтобы писать с натуры, когда  бывал И.Н.Крамской. Вскоре И.Е. Репин понял, что в школе Общества поощрения художеств ему делать нечего, и ему посоветовали устроиться вольнослушателем при Академии художеств. Для этого нужно было договориться с инспектором. Сдать экзамен по рисунку с гипсовой головы, и внести довольно большую по тому времени плату – 25 рублей в год. Такую сумму Репин в то время не обладал, поэтому, следуя совету знакомых, он нашел покровителя, который вносил за него плату.

Второе направление в учебно-просветительской деятельности Академии художеств, во второй половине XIX века – подготовка кадров учителей для гимназий и начальных рисовальных школ. Это было особенно важно в период развития капитализма в России. В первое столетие своего существования Академия решала глобальные задачи это – художественное образование и воспитание живописцев, скульпторов и архитекторов, способных выполнить масштабные государственные заказы, пропагандирующих основополагающие государственные идеи. С развитием промышленности не только в Европе, но и в России, появилась необходимость в квалифицированных работниках на фабриках, заводах, людях, владеющих художественными навыками и занимающимися художественными промыслами. Одним словом, появилась потребность в людях умеющих рисовать, чертить, украшать вещи повседневного обихода, орнаментом, создавать предметы быта, улучшать их внешний вид. Для этого не обязательно высшее художественное образование. Необходимо было для начала поставить на должный уровень преподавание в гимназиях, училищах, создавать начальные художественные школы. Академия художеств готовила высококлассных специалистов- художников, скульпторов и архитекторов, но педагогическую методику преподавания художественных дисциплин не давали студентам.

Для того чтобы разработать эту методику и показать пример в преподавании художественных дисциплин и были созданы для будущих педагогов в 1872 году при Академии художеств воскресные классы рисования. Практической подготовкой учителей рисования занялись ученики старших курсов Академии художеств.[4] Это было новшеством в учебно-просветительской деятельности Академии Художеств.

Позже эти классы были закрыты и вместо них были учреждены «Педагогические курсы для приготовления учителей рисования» в 1879 году при поддержке великого князя Владимира Александровича. Основная цель и задача этих курсов была изложена в «Записке об учреждении педагогических курсов при Императорской Академии художеств В.П.Шемиотом и В.Ф.Эвальдом – директором 1-го С.Петербургского реального училища. По их мнению, чтобы поднять социальный статус учителя рисования необходимо «ходатайствовать о том, а) чтобы лица, удостоенные Академией права быть учителями на новых основаниях во всех учебных заведениях, куда они поступят, пользовались одинаковыми с учителями других предметов правами вознаграждения за уроки и на пенсию, б) чтобы таким же правом на пенсию пользовался и учитель в нормальной школе при Академии художеств». При этих курсах также была создана нормальная школа, с целью показать живой пример правильного и рационального метода рисования как общеобразовательного и учебного предмета. Одним, словом цель курсов – «создать питомники образцовых учителей».[5]

При  педагогических курсах была учреждена нормальная школа, которая призвана воплощать на практике методику преподавания рисования, которая давалась на курсах. Программа педагогических курсов была рассчитана на два года.  В первый год обучения слушатели осваивали теорию, они посещали уроки преподавателей, готовили самостоятельно методические пособия и альбомы. Второй год был посвящен практике, письменному разбору уроков, даваемых слушателями курсов в нормальной школе. В начале работы курсов, в наборе слушателей не было ограничений – в год на курсы набирали до 50 человек. Затем были введены приемные испытания. Из студентов Академии художеств на курсы  могли поступать только обучающиеся в натурном классе, а не в гипсоформовочном, как это было раньше. В 1887 – 1888 году была расширена программа курсов – введены уроки чистописания.

Обучение в нормальной школе при курсах было рассчитано на 4 года. В первый класс принимали детей от 10 до 14 лет, во втором классе учились те, кому было от 11 до 15 лет, и в третьем  — от 12 до 16 лет. Для поступления  в школу требовалось свидетельство об образовании.

«Школа должна сдерживать в известных границах и направлении индивидуальность ученика, с тою целью, чтобы,  приучив ученика к самоограничению, тем самым дать ему, возможность впоследствии разумно и целесообразно применить свою волю при самостоятельной деятельности на любом поприще, а не только лишь на художественном», — так понимали основные цели и задачи школы ее создатели.[6]

В те годы, преподаватели Академии художеств, стремились показать обществу и доказать большую роль рисования в современной жизни, на это и была направлена их учебно-просветительская деятельность. Так, на четвертом  международном конгрессе в Дрездене по вопросам обучения рисованию и прикладному искусству в докладе преподавателя – руководителя педагогических курсов Академика А.В.Маковского было сказано: «Научить видеть — трудная задача. Когда развито умение видеть, то все вокруг нас более легко делается, нашим умственным достоянием гораздо легче усваивается. Учитель рисования – прямой помощник профессора университета». «Будет легче идти новыми путями, если государство наше озаботится всесторонним развитием нашей отечественной промышленности, чтобы рисование с общеобразовательного перешло на прикладное». Но, с то же время докладчик отмечал необходимость творческого подхода в обучении рисованию. «Незачем давать ученику не знание, а прием», — говорилось в докладе. В качестве отрицательного примера в этом плане, приводилась методика преподавания в школах Германии.[7]

Задачи, поставленные курсами при Академии художеств, считались особенно важными и современными, что Академией была назначена, комиссия, в чьем ведении были курсы, в составе таких выдающихся деятелей искусства как А.И.Резанов, А.И.Сомов, Д.И.Гримм, В.П.Верещагин, В.И.Якоби. Курсы просуществовали до революции.

Революция 1917 года и связанные с ней исторические события в огромной степени повлияли на жизнь Академии художеств и все виды ее деятельности, в том числе, и на учебно-просветительскую. В течение более чем десятилетнего периода, вплоть до начала 1930—годов,  Академия трижды меняла свое название, и это, по оценке В.Г.Лисовского «не было простой формальностью», «этим выражались неустойчивость школы, неясность ее целей и неопределенность статуса»[8]. Разрушительный для академической школы период метаний и борьбы завершился в 1932 году, когда в соответствии с постановлением правительства РСФСР от 11 октября 1932 года была учреждена Всероссийская Академия Художеств.

В Научно-библиографическом архиве Российской Академии художеств сохранились документы, относящиеся к началу и середине 30-х годов XX века, рассказывающие нам о работе курсов, которые существовали тогда при Ленинградской Высшем художественно-техническом институте и при ЛИНЖАСе (Ленинградском институте живописи, архитектуры, скульптуры).

Один из них – «Положение о Государственных рабочих подготовительных курсах при Ленинградском Высшем художественно-техническом институте», относящееся к апрелю 1930 года.[9] В нем говорится о цели работы курсов, правилах приема, сроках обучения, а также об источниках финансирования курсов. Основной целью этих курсов была подготовка молодежи из рабочей среды для поступления во ВХУТЕИН. Срок обучения на курсах был – 1 год, за это время будущие абитуриенты осваивали специальные дисциплины, а также восполняли пробелы в знаниях общеобразовательных предметов. Хотя срок обучения и был установлен – 1 год, на деле различные учащиеся занимались на курсах по–разному – в зависимости от своей подготовки, некоторые оставались на курсах до 2-х лет. Окончившие курсы принимались в ВУЗ без испытаний. На курсы поступали молодые люди в возрасте от 25 лет с 5-летним производственным стажем и знанием предметов  в объеме общеобразовательной школы-пятилетки. А также туда шли молодые люди в возрасте до 25 лет, с 3-х-летним производственным стажем и знанием предметов в объеме 7-летки. Рабочий день на предприятиях, где работали слушатели курсов, был на 2 часа меньше, чем у остальных. Для слушателей,  посещающих курсы, занятия были бесплатные. Работу курсов финансировали профсоюзы. К 1937 году эти курсы были ликвидированы.

Летом 1937 года, при институте работали летние двухмесячные краткосрочные курсы. Сохранилась переписка об организации работы этих курсов, а также отчет о проделанной работе.[10]

Эти курсы были созданы для преподавателей художественных училищ и художественных школ, для освоения ими передовой методики преподавания. В течение почти двух месяцев (с 20 июня по 4 августа) 50 преподавателей из разных городов страны, выполняли задания по специальным предметам – рисунку и живописи, слушали лекции педагогов института, а также посещали музеи Ленинграда с экскурсиями на различные темы.

Помимо курсов в институте существовал Рабфак.[11] Он решал те же задачи, что и подготовительные курсы – готовил рабочую молодежь к поступлению в институт. Здесь с художественно одаренными молодыми людьми проводились занятия по специальным предметам, а также они пополняли свои знания по общеобразовательным предметам до тогдашнего объема средней школы. Молодые люди различного возраста должны были в обязательном порядке выработать трудовой стаж – от 3-х до 5-ти лет. Срок обучения на дневном и вечернем отделении Рабфака – 4 года. Существовали вступительные экзамены на Рабфак. На дневное отделение – экзамен на знание предметов, в объеме 5 лет школы. На вечернее  отделение – экзамен по общеобразовательным предметам в объеме 6 лет школы и экзамены по живописи и рисунку.

Великая Отечественная война нарушила мирное течение учебного процесса. Многие студенты ушли на фронт, многим не суждено было вернуться. Но преподаватели Академии и студенты с честью выдержали все испытания, буквально сразу же после войны постепенно начался процесс возрождения и новая страница в истории учебно-просветительской деятельности Академии Художеств. В 1944 году Институт живописи, скульптуры и архитектуры после эвакуации вернулся в родные стены. В том же году институт был удостоен чести носить имя И.Е.Репина, а в 1947 году Всероссийская Академия художеств была преобразована в Академию художеств СССР.[12]

В 1959 году, по инициативе выдающегося советского скульптора М.Г.Манизера, вновь были открыты вечерние рисовальные классы. Это событие стало знаменательным в жизни Академии художеств и художественной культуры нашей страны в целом. Продолжалась традиция, заложенная еще в XIX веке, когда появилась потребность общества в художественном образовании, возникло желание передовой интеллигенции помочь подняться до уровня мастеров народным художникам. Конечно же, после Великой Отечественной войны стали создаваться и изостудии при дворцах культуры, при различных предприятиях и организациях. Но, вечерние рисовальные классы были уникальными в процессе художественного просвещения народа.

Их уникальность состояла не только в их демократичности (любой человек, обладающий художественными способностями) мог прийти и заниматься в свободное от работы время. Существовала программа обучения, призванная помочь овладеть учащимся основами классического рисунка, на чем, собственно была основана и учебная программа в самой Академии художеств и институте им. И.Е.Репина. Появилось большое количество желающих заниматься в классах. К 1979 году классы посещали 300 человек. По сравнению со школой Общества поощрения художеств,  в которой числилось в начале XX века 1772 человека, это совсем немного. Но Академия художеств и институт им. И.Е.Репина решали проблемы с размещения возрастающего числа любителей искусства, стремящихся освоить секреты художественного мастерства или повысить свой профессиональный уровень. Пришлось и срочно искать резервы, используя дополнительное помещение расселяемой соседней квартиры, находящейся  здесь же, на Литейном дворике.[13]

Программа обучения Вечерних рисовальных классов рассчитана на 4 года. I год – рисунок гипсового орнамента, II год – рисунок гипсовой головы, III год – портрет, IV год  — рисование обнаженной натуры. В течение этих четырех лет, в процессе занятий происходит естественный отсев учащихся. По окончании курса выдается диплом.

С начала 70-х годов прошлого века, учебно-просветительская деятельность Академии художеств и института им. И.Е.Репина вышла на новый уровень. В 1972 году, на основании приказа Министерства культуры СССР от 19 июня,  при институте им. И.Е. Репина образовался Факультет повышения квалификации для преподавателей художественных учебных заведений страны.[14] Факультет был призван вести работу по повышению квалификации преподавателей художественных учебных заведений, которые приработали по специальности не менее 5 лет после получения своего основного диплома. Помимо выполнения заданий по рисунку, живописи и композиции и написания научных работ для слушателей-искусствоведов, читались лекции по философии, эстетике, методике преподавания. Слушатели посещали с экскурсиями музеи, участвовали в семинарах и конференциях. Обучение было рассчитано на один год. За год на факультете повышало свою квалификацию 40 человек.

Особое место в истории Академии занимают конец 80-х – 90-е годы – так называемый, пост перестроечный период. Не только наш институт, но многие научные учреждения и учебные заведения испытывали тогда большие трудности структурного и финансового характера. Эти годы для нашей страны в целом были переломными. Многое в нашей жизни претерпело изменения. Академия и институт, в частности, достойно преодолели основные трудности. Также плодотворно работают  и Факультет повышения квалификации и рисовальные классы,  в которых преподают лучшие педагоги института. Да и количество желающих овладеть художественным мастерством не уменьшилось, а год от года все увеличивается. Даже в Интернете мы можем прочитать восторженные отзывы о рисовальных классах, куда может пойти каждый имеющий хотя бы начальные навыки рисования и  за очень умеренную  плату может получить квалифицированную консультацию, занимаясь с опытными преподавателями нашей Академии. Точно также как и любой художник-педагог школы может повысить свой уровень на ФПК. Преемственность традиций развития реалистического искусства – вот та  основа, на которую опирается Академический институт им. И.Е.Репина – головной художественный ВУЗ нашей страны. Есть еще много резервов для улучшения и совершенствования учебно-просветительской работы. Руководство Академии Художеств и преподаватели института им. И.Е.Репина не останавливаются на достигнутом. Разрабатываются новые педагогические методики, основанные на выдающихся традициях мирового и русского искусства, углубляется индивидуальный подход к студентам, абитуриентам и слушателям курсов, что является основой для формирования и воспитания талантов.

Список использованной литературы и документов.

  1.  Лисовский В.Г. . Академия художеств, Санкт-Петербург, ООО «Алмаз», 1997
  2. Захарченко Е., Мельников, Ф. Вечерние рисовальные.  В журн. «Художник», 1988, № 5
  3. Правила Санкт-Петербургской рисовальной школы для вольноприходящих, СПб, 19…
  4. Э.Кузнецов. Павел Федотов. Л., «Искусство», 1990
  5. Программа рисования нормальной школы при педагогических курсах для приготовления учителей рисования в Императорской Академии художеств. СПб, 19…
  6. С. Кондаков. Императорская Академия художеств. СПб, 1914
  7. Записка об учреждении педагогических курсов при Императорской Академии художеств, СПб, 1876
  8. Четвертый международный конгресс в Дрездене по вопросам обучения рисованию и прикладному искусству. Доклад преподавателя-руководителя педагогических курсов при Императорской Академии художеств академика А.В.Маковского., СПб, 1912.
  9. Положение о педагогических курсах при Императорской Академии художеств. СПб, 1879
  10. Сведения о педагогических курсах и нормальной школе рисования, состоящих при Императорской Академии художеств. СПб., 1895
  11. Краткий исторический очерк императорского общества поощрения художеств. 1820-1890 гг. Составил секретарь общества Н.Собко. СПб, 1890
  12. Столпянский П.Н. Старый Петербург и Общество поощрения художеств, Л., 1928
  13. Репин. И.Е. Далекое близкое. Л., «Художник РСФСР», 1986
  14. НБА РАХ, фонд 7, оп. 1., ед. хр. 950 -974
  15. НБА РАХ, фонд 7, оп. 2, ч.1, ед.хр.495 – 1427
  16. НБА РАХ, фонд 7, оп. 5, ед. хр.4009 – 4214
  17. НБА РАХ, фонд 7, оп. 6, ед. хр.:25 — 1046

 


[1] Э.Кузнецов. Павел Федотов. Л, «Искусство», 1990

[2] Краткий исторический очерк императорского общества поощрения художеств 1820-1890 гг. СПб, 1890

1И.Е.Репин. Далекое близкое, Л., «Художник РСФСР», 1986. с. 122 -126

[4] Сведения о педагогических курсах и нормальной школе рисования, состоящих при Императорской Академии художеств. СПб,1895

[5] Записка об учреждении педагогических курсов при Императорской Академии художеств, СПб, 1876

[6] Сведения о педагогических курсах и нормальной школе рисования, состоящих при Императорской Академии художеств. СПб,1895, с. 14-15

[7] Четвертый международный конгресс в Дрездене по вопросам обучения рисованию и прикладному искусству. Доклад преподавателя-руководителя педагогических курсов при Императорской Академии художеств академика А.В.Маковского, СПб., 1912 с. 3-9

[8] В.Г.Лисовский. Академия художеств. ООО Алмаз. Санкт-Петербург, 1997, с. 165

[9] Научно-библиографический архив Российской Академии художеств, ф. 7,оп. 1, ед.хр. 950

[10] НБАХ РАХ, ф.7, оп.2,ч. 1, ед.хр. 819

[11] НБА РАХ, ф.7, оп.1, ед.хр. 1099. Проект устава художественного рабочего факультета

[12] В.Г.Лисовский. Академия Художеств, СПБ.,ООО «Алмаз» 1997

[13] НБА РАХ, ф.7, оп. 6,ед. хр. 1046 Письмо учеников вечерних рисовальных классов на имя ректора института им. И.Е. Репина Б.С.Угарова

[14] НБА РАХ ф.7, оп.6, ед. хр. 625 — 1046






Индекс цитирования.

Мои воспоминания об Александре Леонидовиче Королеве

Много замечательных художников, архитекторов, искусствоведов учились в Академии художеств. Много человеческих историй, судеб, драматических событий хранят ее стены. Это помнишь всегда. И, особенно часто приходят в мою память те люди, кого уже нет с нами, когда в тишине по утрам поднимаешься по лестницам в свою учебную мастерскую, проходишь по сводчатым коридорам,  невольно вслушиваясь в гулко звучащие собственные шаги и всматриваясь в лица тех, которых видишь на больших фотографиях, развешанных по стенам. Это люди, оставившие след в истории нашей alma mater. Многие поколения выпускников, людей уже состоявшихся остались благодарны на всю жизнь за те бесценные знания, которые они им передали.

Один из них – Александр Леонидович Королев – мой преподаватель рисунка. В годы моей учебы он работал в мастерской Андрея Андреевича Мыльникова. Ему, Андрею Андреевичу, а также всем преподавателям этой мастерской я признателен за те бесценные советы, уроки, наставления, которыми я пользуюсь в течение всей моей сознательной творческой жизни.

Об Александре Леонидовиче Королеве я узнал в 1979 году. Мы, тогда еще молодые люди, энтузиасты, были одержимы одной идеей – преодолеть все преграды на своем пути и поступить в институт имени И.Е.Репина, или как все тогда его называли и называют сейчас – Академию художеств. Ребята приехали со всех концов нашей тогда еще необъятной страны. Кто-то вступал на порог Академии впервые и с удивлением все впитывал, буквально, как губка, кто-то уже имел, увы, печальный опыт поступления. Но для нас все еще было впереди, как это обычно бывает в молодости. И мы решили, во что бы то ни стало одолеть на своем пути все препоны и преграды. Для этой цели нужно было толково организовать подготовительный учебный процесс.

По тем временам это была большая проблема, поскольку официальных платных подготовительных курсов при институте не было. Мозгом всего нашего предприятия стал Вячеслав Данилов. В Ленинграде он жил не первый год. Работал художником- оформителем в жил конторе. И именно через свою жил контору, он добился того, что нам разрешили занять несколько комнат в расселенном здании, откуда уже давно выехали жильцы, получив новые квартиры, а дом до определенного времени продолжал стоять, являясь своеобразным памятником советской бесхозяйственности или неоправданной  щедрости. Одним, словом, нам это было на руку. Желаемое помещение у нас было. Внутри него все функционировало: электричество, вода, разные необходимые удобства, и что самое, главное, там было тепло – полная гарантия того, что натурщики не уйдут от нас. Затем мы решили увеличить количественный состав наших студийцев, прежде всего, по финансовым соображениям.

Для этого, вышеназванный Слава Данилов и еще двое-трое его помощников присутствовали при предварительной беседе, тогда еще пока не абитуриентов,  с ответственным секретарем приемной комиссии В.И.Стаценко. Эти молодые люди показывали (еще только предварительно) ему свои домашние работы. Кому-то он советовал подавать свои домашние работы в приемную комиссию и дожидаться официального допуска, кому-то, он вообще не советовал поступать в Академию, в силу разных причин. А кто-то был на верном пути, но их работы, все же немного не достигали уровня, необходимого для допуска к вступительным экзаменам. Вот такие люди и были приглашены в нашу студию.

И вот, почти все позади: помещение найдено, с натурой договорились. Осталось одно, самое главное место преподавателя. И  им, конечно же, стал  В.И.Стаценко – ныне доцент нашего института.

Занятия на наших импровизированных курсах, благодаря ему,  стали очень интересными и увлекательными. Он много беседовал с нами об искусстве, о том, каким должен быть художник в жизни и в творчестве. От него я и услышал об А.Л.Королеве. Владимир Иванович поступал очень мудро: он никогда не вмешивался в работу своего ученика. Он всегда старался,  сделать так, чтобы человек дошел до всего сам. Ведь как обычно бывает в жизни: если хочешь убедить в чем-то собеседника, сделай так, чтобы он ту мысль, которую вы ему пытаетесь доказать, привить его сознанию, считал своей. Ни в коей мере его не поучая, а тем более, не унижая.

Таким же образом, нам преподавали и рисунок. Владимир Иванович, старался как можно доходчивее, объяснить словами, и подкреплял он эти свои объяснения схемами на полях рисунка. Как потом он сказал нам, что ему очень помогла методика Александра Леонидовича Королева, близкая ему по духу.

Следующее знакомство (пока еще только заочное) с Королевым и его методом произошло у меня в стенах института. На младших курсах я учился у А.Л.Худякова, Б.М.Лавренко и Г.И.Манашерова.  В перерывах между занятиями, я заглядывал в мастерскую А.А.Мыльникова, посмотреть, как работают старшие ребята. А во время семестровых просмотров любил подолгу стоять перед их рисунками, и,  изучая их, кое-что брал себе на вооружение.

И, наконец, для меня, как и для любого студента живописного факультета, наступил ответственный момент после второго курса – выбор мастерской. Естественно, я написал заявление в мастерскую А.А.Мыльникова. Не было предела моей радости, когда я узнал, что зачислен, я строил много планов на всю мою дальнейшую студенческую и творческую жизнь. В таком приподнятом настроении начался для меня третий курс.

С самого начала для меня необычным было все. Вместо маленьких помещений, где мы занимались раньше, я попал в огромную мастерскую. Мы работали вместе с ребятами с четвертого курса, соответственно, могли видеть и ход выполнения ими учебных заданий и чему-то у них поучиться

В мастерской были три натурщика, чьи фигуры соответствовали различным типам мужской фигуры. Самый старший из них (по возрасту) – пенсионер дядя Саша – сухонький, небольшого роста старичок. На его примере удобно было постигать основы пластической анатомии, до того ясно читались на его теле основные анатомические узлы. Второй – высокий, статный, как будто литой – Алексей Гробов, чем-то напоминающий античные образы стройностью и плавным перетеканием форм своего тела. И, наконец – бывший моряк, среднего роста, коренастый Костя, поражавший всех своей мускулатурой, натренированным телом, чем-то напоминавший героические образы Микеланджело.

Я выбрал тогда в качестве натуры Алексея. Мне хотелось отразить в своем рисунке пластичность его тела. Как сейчас помню первое наше занятие по рисунку.  Ставший уже к тому времени для меня легендой Александр Леонидович появился совершенно неожиданно. Может быть,  это было неожиданным для меня, хотя на самом деле, это было самое обычное занятие по рисунку в нашей мастерской.  Вошел небольшого роста, одетый в безукоризненно сидящий на нем, как с иголочки, серый костюм, человек. Аккуратно подстриженные волосы были тронуты сединой. Его доброе лицо озаряла улыбка, а внимательные глаза, так и сияли солнечными лучиками. Быстро окинув взглядом всех присутствующих, он стремительно двинулся к нам. Началась работа, его работа.

Александр Леонидович не обошел никого вниманием. Возле каждого студента он останавливался, анализировал его рисунок, каждому давал совет. На одного студента у него уходило примерно 10-15 минут. Веселость взгляда уходила куда-то на второй план, Королев становился предельно внимательным и сосредоточенным. В этот короткий промежуток времени, он давал студенту предельно ясный, исчерпывающий совет – основные направления, в которых он должен вести свой рисунок и, самое главное, рисовал схемы, это я увидел, наконец, воочию.

Александр Леонидович говорил: «Всматриваясь в фигуру, важно проследить то состояние, которое характерно для различных частей тела при опоре на одну ногу. Найти их положение помогает представление о вертикальной и горизонтальной осях тела, о плоскости, на которой стоит фигура, касается ее следками опорной и свободной ног».

Он утверждал, что во время работы уточняются пропорции, при этом желательно не пользоваться подсобными измерениями, сопоставляя части тела: торс — ноги, длина рук — высота фигуры и т.д.

Необходимо следить за главными продольными и поперечными делениями, что очень важно при определении поворотов, наклонов, ракурсов форм. Этот этап работы требует большого внимания, надо охватывать всю фигуру в пространстве, определять ее движения и постановку. Рисуя, необходимо чувствовать конструкцию форм, представлять себе, как одна форма возникает из другой, как другая переходит в третью и т.д. Чтобы разобраться в сложной форме, надо ее строить, сначала намечая в виде упрощенной схемы, постепенно в ходе работы усложняя ее.

Во время работы надо сохранять одну точку зрения, с которой начали рисовать, но нельзя стоять долго на одном месте. Следует всматриваться в модель со всех сторон, тогда можно лучше понять ту форму, которую надо отобразить.

Необходимо постоянно анатомически анализировать форму, это поможет преодолеть поверхностное копирование модели, даст возможность осознать реальную пластическую форму, подчеркнуть характеристику основных масс.

«В начале работы, — неоднократно повторял Королев, — большое значение имеют линии, как границы форм и как вспомогательный этап при построении формы».  Нужно стремиться к масимальной пространственности, глубине, объемности модели. Только в тоновом объемном рисунке можно правильно передать пропорции и характер модели, добиться материальности пластической формы, пространственности и глубины частей тела.

Нельзя разделять работу над рисунком на какие-то замкнутые этапы, как построение, постановка, пропорции, моделировка тоном и т.д. В процессе всей работы от начала до конца эти этапы тесно переплетаются и требуют постоянного напряжения и работы разума.

Александр Леонидович настаивал на том, что все время необходимо думать о сохранении цельности света и тени, следить за изменением силы светотеневых контрастов. Они, как правило, сильнее вблизи от источника света и убывают по мере удаления от него. Снижают контрасты и на формах, наиболее удаленных от глаза рисующего. Надо следить за светораздельной линией, которая выявляет строение формы.

Рисунок может быть выполнен очень скромными средствами в очень легкой тональности. Совсем не обязательно достигать тех отношений, которые существуют в натуре. Но необходимо выдерживать отношения от самого светлого до самого темного в пределах задуманной гаммы.

Линия должна помогать выявлению границ костей, мышц, сухожилий. Линия и тон должны быть тесно связаны друг с другом, как дополняющие друг друга способы передачи пластической формы.

Работая над рисунком человеческой фигуры, надо добиваться естественности движения, не быть на поводу у модели, которая двигается, сбивает позу. Необходимо помнить, что изменение положения формы оставляет неизменной ее пластическую сущность.

«Со временем, — говорил Александр Леонидович, — приходит умение работать, опуская предварительное построение, держа его в уме, ориентируясь на основные опорные пункты. Появится возможность отойти от строгой дисциплины, сухости, которые так необходимы в процессе изучения, но навсегда должно остаться стремление анализировать и точно передавать натуру».

Помимо основных занятий, указанных в расписании, я старался рисовать дополнительно. Александр Леонидович  всегда поощрял подобные желания студентов, не ограничивая их количеством учебных заданий. В частности я, будучи на третьем курсе, посещал занятия по рисунку на пятом курсе, где рисовали двойные постановки, гораздо сложнее по своим задачам, чем те задания, которые по учебной программе полагалось рисовать нам. Хочется особо отметить этот курс. Там учились талантливые ребята, ставшие впоследствии замечательными художниками и педагогами: среди них — Александр Кирович Быстров, который сейчас является ведущим преподавателем рисунка института им. Репина. Я многому учился и у них.

Александр Леонидович был разносторонним педагогом.  Помимо практических занятий, он занимался теоретической и просветительской деятельностью – его статьи, посвященные методике преподавания рисунка,  помещены в научных сборниках института. Он читал лекции. На одной из таких лекций мне удалось побывать. Это было в 1986 году. Лекция проходила в помещении Рисовальных классов, на Литейном дворике. Собралось очень много слушателей. Спустя какое-то непродолжительное время, по материалам этой лекции была сделана выставка в деканате живописного факультета. На ней были представлены схемы рисования человеческой фигуры – т.е. весь наглядный материал, наработанный в течение многих лет его преподавательской деятельности, служивший практической основой его теоретических изысканий. Для меня и для многих наших студентов это представляло огромную  ценность. Курсом младше у нас учился Сергей Мачехин, который был ко всему прочему и великолепным фотографом. Он сделал фотографии с выставленных схем. Затем я их оформил, наклеив в альбом, который существует до сих пор. Эти схемы очень помогли мне в моей педагогической работе.

Рисунок был стихией Королева, его страстью. Главной задачей своей учебной и педагогической деятельности Александр Леонидович считал сохранение и преумножение лучших традиций классической школы рисунка. Потом он неоднократно нам повторял то, что наша школа рисунка – одна из самых лучших. Он рассказывал нам о том, как однажды он ездил в учебную командировку по разным странам, посещал различные  художественные учебные заведения. Собранный им материал, он использовал в свое время на научной конференции по рисунку.

Александр Леонидович был поражен тем, что в таких странах как Италия, Франция, которые мы по праву считаем колыбелью классического искусства, во многом  академические реалистические традиции в преподавании рисунка были утрачены. Его поразил следующий курьезный случай. Как-то он присутствовал на занятии в одном из учебных заведений Италии. Студенты рисовали сидящего натурщика, разместившись к нему…спиной! Вероятно, так им было удобно. Не доверяя верности своего глаза, каждых из студентов, когда возникала необходимость в нанесении в нужном месте линии на листе бумаги, оборачивался к натурщику, и с помощью металлической палочки, которая, была у каждого, делал необходимые замеры, на основании которых и проводилась очередная линия или наносилась тень. Тем самым, творческий контакт художника с живой натурой практически сводился к нулю, и рисунок становился своеобразным свидетельством механического перевода на бумагу линий и штрихов.

Есть еще одна история, которую нам поведал Александр Леонидович. Она немного трогательно-романтическая. Гуляя в Париже по Монмартру, Королев внимательно рассматривал рисунки художников, работавших там. Одна из художниц, предложила нарисовать его портрет. Александр Леонидович согласился. По окончании работы, он поблагодарил эту женщину, и  ответил ей встречным предложением,  нарисовать ее портрет. Она, конечно, также согласилась, заинтересованная тем, кто же, на  самом деле, этот незнакомый господин. Но, когда потом она увидела свой портрет, выполненный рукой мастера, то не нашла слов для выражения своего восхищения. И, когда наша делегация уезжала домой, то эта художница в знак своего восхищения талантом мастера, пришла в этот день к отъезжающему нашему автобусу проводить своего нового знакомого. Этот трогательный знак уважения и высокой оценки нашей художественной школы Александру Леонидовичу запомнился на всю жизнь.

Он любил и восхищался искусством, готов был говорить о нем часами. С  каким вдохновением рассказывал он нам о том, что видел в Египте. Его поражало мастерство древнеегипетских мастеров пластики, которые чувствовали малейшие нюансы изменения формы и объема. Эти изменения, колебания формы легко было ощутить, проводя рукой по поверхности статуй, насколько все в этих шедеврах древней пластики было естественно и органично. Неуловимость пластики заключалась в том, что мастер воплощал в своей скульптуре даже то, что не видел человеческий глаз, и только, прикоснувшись ладонью можно было ощутить колебания формы.

Его мысли об искусстве, высказанные зачастую в рабочем порядке по ходу занятий с нами, или даже в неофициальной обстановке, в дружеских беседах, отличались ясностью, искренностью и большой философской глубиной. До сих пор помню рассказ о росписи Сикстинской капеллы Микеланджело. Тогда этот художник был для меня кумиром. Остался он им и поныне. Александр Леонидович пытался до нас донести свои  впечатления. «Вы просто не поверите, — говорил он. — Когда я рассматривал сидящие фигуры фрески, я пришел к выводу, о том, что в реальной жизни, человек, какими бы физическими качествами он ни обладал, никогда не может сесть в такую позу, но как это убедительно, как добавляет к общему образному строю этого произведения! Выходит, что искусство – это еще и обман! Но обман убедительный, заставляющий людей плакать, радоваться, сострадать, восхищаться, наслаждаться красотой жизни?»

Да, жизнь Александр Леонидович очень любил, любил и ценил каждое ее мгновение.

Помню один случай. Как-то Андрей Андреевич Мыльников поставил очень красивую с большой творческой задумкой, как он умеет всегда делать, двойную  постановку по живописи. Два натурщика – с мотоциклом. Вот этот мотоцикл и навел Александра Леонидовича на воспоминания. Он вспомнил первые послевоенные годы. Тогда в Академию был откуда-то завезен трофейный немецкий мотоцикл. Хотя он и  использовался для реквизита, на самом деле был в полной исправности, т.е., как говорят об автомобилях, на ходу. Иногда на него садились студенты, и устраивали гонки по коридорам Академии. Начинался их путь у деканата живописного факультета, затем – мастерский поворот у кабинета анатомии, и, тогдашний байкер, выходил на финишную прямую. Он брал полный разгон и тормозил у дверей научной библиотеки.

Александр Леонидович часто вспоминал то время, не просто потому, что это была его молодость, а, скорее всего, за то ощущение жизни. В те послевоенные годы в институт пришло много молодых людей, бывших фронтовиков. Они горели желанием наверстать то, что было упущено с войной, доделать то, что когда-то не успели доделать, обустроить, сделать лучше мир, который они спасли, и в котором им было даровано право жить.

 

Жизнь в институте, несмотря на многие бытовые неудобства и лишения была очень насыщенной и интересной. Помимо того, что студенты с большим желанием и увлечением и увлечением учились, они устраивали интересные мероприятия. Душой всего этого был студенческий профком, в большинстве своем состоявший из ребят-фронтовиков. Александр Леонидович рассказывал, как в те годы в академических мастерских организовывались праздничные вечера. Накрывался большой стол, приглашались гости. Приходили юноши и девушки из университета, консерватории. Беседовали об искусстве, устраивали интересные игры, танцы, студенты консерватории играли на музыкальных инструментах, пели, жизнь била ключом.

Я даже видел несколько фотографий, сделанных на этих мероприятиях. С нами на курсе, в одной группе со мной, училась Оля Орешникова, внучка Виктора Михайловича Орешникова. Она показывала нам их, листая старый семейный альбом. Веселые, озорные, молодые лица смотрели на нас с этих снимков. Там были и Андрей Андреевич, и Александр Леонидович и сам Виктор Михайлович Орешников.

Последняя встреча с Александром Леонидовичем Королевым состоялась в 1987 году. Позади сдача экзаменов, бессонные ночи, защита дипломной работы. Мне предстояло уехать к месту моей будущей работы в Молдавию, в Кишиневский педагогический институт им. И.Крянгэ. Шли последние приготовления перед моим отъездом. Я пришел в институт, чтобы подписать обходной лист. В коридоре, возле учебной части мне встретился Александр Леонидович. Мы тепло попрощались, он пожелал мне удачи, и, напоследок, сказал, что если ты будешь в компании своих друзей–художников, вспоминай обо мне.

Больше нам не довелось уже встретиться. Известие об его безвременной кончине я получил уже в Кишиневе. Мне позвонили друзья. Я не смог приехать на похороны, послал телеграмму соболезнования, которую наш преподаватель, коллега Александра Леонидовича по мастерской – профессор Алексей Константинович Соколов, прочел на гражданской панихиде.

Для меня это была большая потеря. Кто-то любит повторять банальную истину о том, что незаменимых людей нет. Это не так. Каждый человек уникален. Он живет в своих делах поступках, в том, что он сделал. Хорошие и добрые дела помнят. Эта память в сердцах людей. По сегодняшний день живут художественные произведения, созданные рукой Александра Леонидовича. Среди них – мозаика на здании математико-механического факультета. С-Петербургского университета, где по стечению обстоятельств учится мой сын Артем. Существует и поныне огромный витраж перед входом в станцию метро Гостиный двор, посвященный русской революции. Правда, он сейчас закрыт дорогими и броскими рекламными щитами – таковы реалии нашего времени- времени развивающегося капитализма. Но, кто знает, придет время, и это произведение очистится от этих внешний наносных и ненужных атрибутов. Я верю в это.

У меня в фотоальбоме есть студенческая фотография тех времен. Мы – я, мои друзья Леха Иванов, Валька Бобыльков, — сфотографировались с Александром Леонидовичем на субботнике в коридоре института. Солнечный день. Александр Леонидович стоит и улыбается — солнцу, ребятам, хорошей погоде, у него хорошее настроение. Таким он мне и запомнился с тех пор – хорошим добрым человеком.






Индекс цитирования.

Екатерининский парк. Царское Село. 2009

Да, Вы не ошиблись, именно в мастерскую, потому что, именно мастерская является домом для художника и его картин. Пусть это будет пока виртуальная студия. Это даже лучше для первого знакомства. Во всяком случае, туда попасть легче и проще, чем в реальную мастерскую. Художник создает свои произведения не только для себя, но и для зрителей, и ему очень важна их оценка его труда. Показывая работы, он ищет, прежде всего, диалога с теми людьми, которые к нему пришли и с которыми он пытается найти контакт посредством образов своих картин.

Каждый человек в своей жизни ищет наиболее подходящие ему способы самовыражения. Я, сколько себя помню всю свою жизнь мечтал стать художником. Я не знаю почему, но, в начале, мне нравилось срисовывать красивые пейзажи, цветы, а также копии с картин знаменитых художников. Потом, я нашел отклик и поддержку у своего учителя, Юрия Романовича Хлебникова. Он преподавал в нашей школе уроки черчения и рисования, был очень увлеченным человеком и передал мне свою любовь к природе и к творчеству любимых им художников-импрессионистов.

Учеба в Свердловском художественном училище и Санкт-Петербургском Государственном институте живописи, скульптуры и архитектуры им.И.Е.Репина и встреча в стенах этого учебного заведения таких замечательных мастеров как А.А.Мыльникова, А.Л.Королева, Е.Е.Моисеенко, Б.С.Угарова,  Ю.М.Непринцева, дала мне очень много нового и полезного, и несмотря на то, что, большую часть времени приходилось писать и рисовать в стенах мастерской, я никогда не забывал об уроках моего детства и ранней юности. Для  меня живопись это не только интересное времяпровождение, но и способ изучения мира, как, например, это мы видим у художников-импрессионистов, которые художественно выражали то, что ученые открыли , изучая особенности света.

В молодости хочется все испытать и перепробовать. Я работал в различных живописных манерах, пытался через наиболее яркие изобразительные средства, отразить окружающий меня мир, выявить то богатство формы и цвета, которое , как будто спрятана в каждом объекте.  Я восхищался Матиссом и Модильяни, Пикассо и Сезанном, мне интересны были искания современных художников, их композиционные и цветовые находки. Но, я всегда считал, что новое и оригинальное в искусстве должно существовать не только для себя самого или для того, чтобы поразить окружающих. Оно должно исходить из самой сущности природы и умения художника наиболее ярко отразить окружающий мир. Возможно поэтому, всю жизнь я не перестаю учиться у импрессионистов.  Не думая о научных открытиях, они их сделали, работая на природе, отражая единственный и неповторимый момент жизни.  Об этом писал Луи Эмиль Эдмон Дюранти,  французский романист и литературно-художественный критик, современник  и друг художников-импрессионистов.

«Это было большой неожиданностью в тот период, когда, казалось, не оставалось ничего не открытого  наукой… увидеть , новые, вдруг возникающие идеи.      Новая ветвь развивалась из ствола старого  искусства…Колористическая схема, тип рисунка и серии оригинальных видов… В области цвета они сделали гениальное открытие, чей источник нельзя было найти еще где-либо. Это открытие в действительности, состоит в признании того, что сильный свет обесцвечивает тона, что солнечный свет отраженный объектами, имеет тенденцию, в силу его чистоты, приводить их обратно к световому единству, которое «сплавляет» свои семь спектральных лучей в единое бесцветное сияние, которое и есть свет. От интуиции к интуиции, они мало-помалу достигали цели в разделении солнечного цвета, на  лучи, их элементы, и, составляя  опять их единство, посредством общей гармонии цветов в спектре, которую они отражали  на своих полотнах. С точки зрения деликатности  взгляда, изысканности проникновения искусства цвета, это, крайне необычный результат. Наиболее  эрудированный физик не мог бы поспорить с их анализом цвета». (Цитирую по книге: J.RevaldThe history of Impressionism”.

     На мой взгляд, это чрезвычайно сложно начать и довести до исключительной степени законченности работу на пленере, при всей кажущейся легкости и даже небрежности исполнения этих картин, которую не могли оценить по достоинству большинство современников. Изучать природу через живопись, и учиться у этих великих мастеров, что может быть лучше и увлекательнее для человека,  посвятившего себя искусству живописи! Постоянно сталкиваешься с трудностями, вполне прозаического характера. Например, как  поймать в начале и сохранить состояние цвета и освещенности предметов в конце работы над пейзажем или портретом в пленере? И где он, этот конец работы. Ни для кого не является тайной, что, например, Валентин Серов, создавая свои бессмертные портреты, такие как портрет  Татьяны Любатович и «Девочка с персиками», не отпускал своих моделей, заставляя позировать их по много сеансов, чтобы передать всю прелесть ускользающего цвета.

     Второй фактор, который важен для меня при создании пейзажа, это то, что называется «гением места», то, что благотворно воздействует на человека, находящегося в конкретной ауре. Это настроение, безусловно, передается зрителю через удачно написанную работу. Пригороды Санкт-Петербурга вообще, и Пушкин и Павловск, куда я обычно выезжаю, в частности, проникнуты атмосферой удивительного единения природы, искусства, обаяния исторических событий и личностей. Парки Царского Села и Павловска представляют собой удивительную симфонию природы, архитектуры и ландшафтного дизайна. Казалось бы, все эти годы, обследовав, буквально каждый уголок, не перестаешь находить все новые и новые виды, которые открываются твоему глазу, и буквально, просятся на холст. И когда, ты это находишь, то, как будто навсегда забываешь, и о капризах погоды, и о том, какое расстояние пришлось пройти в поисках заветного места, и о том, что реально останется на твоем холсте. Более того, смотря на свою работу зимой, вспоминаешь те мгновения, из которых как будто были сотканы те удивительные дни. Все краски, звуки и запахи оживают, и становятся как вино из одуванчиков у Рэя Бредбери, тем волшебным напитком, который символизирует пробуждение, расцвет и пышное увядание природы, и ты снова ждешь встречи с прекрасным. И если найдется кто-нибудь, который хотя-бы в малейшей степени будет чувствовать то же самое, не это ли самая большая удача для художника!